Чем ближе мы приближались к камню, его стало видно совсем недавно, и теперь было ясно, что с такими рвением и преданностью охраняет мертвый исполин, тем теплее становилось, трава немного позднее сменилась на горячую землю, а затем на расплавленный камень, а ближе к центру, мы и вовсе ступали словно по зеркалу, плотному, черно-синему, переливающемуся в свете восходящего светила стеклянному морю.
Отряд дозорных и Куртт остались позади, непосредственно к камню подходить могли лишь решившие соединить себя неразрывными узами, а таких более не наблюдалось. Потом, уже значительно позднее я поняла почему, а сейчас я просто приняла это как данность. Смело шагнув на теплую поверхность расплавленного плато следом за моим единственным, я почувствовала какое-то предвкушающее волнение, болезненное покалывание в области солнечного сплетения и небольшое томительное головокружение, и зная, что в этом мире эти симптомы являются не просто отголоском бессонной ночи, я повернулась к Виверну и спросила его об этом.
— Я ощущаю тоже самое Таня, это Исто проверяет на прочность нашу решимость, не волнуйся, у меня нет не единого сомнения.
— И у меня, — хотя чем чревато это самое сомнение я предпочитала не спрашивать, справедливо опасаясь этих знаний.
Когда солнце полностью показалось из-за гор и скелет огромного, саблезубого пращура всех драконов на Твердыне осветился бледно-фиолетовым сиянием, Себастьян сказал:
— Пора, любимая, — и шагнул к брызнувшему раскаленной лавой монолиту, внутренности которого стали переливаться и даже как будто стучать, словно гигантское сердце. Я смело шагнула вперед, хотя быть бесстрашной мне удавалось с большим трудом. — Одновременно мы должны приложить ладони к поверхности артефакта. На счет три.
Отсчитав три стука сердца, мы протянули ладони с вязью и припечатали их на поверхность едва теплого камня, хотя чисто визуально казалось, что в нем плещется разгоряченная лава, и я заглянула в жерло бушующего вулкана и сейчас наблюдаю пляску огненной стихии. Мгновение, другое, третье ничего не происходило, руки нагрелись и всему тело было тепло и спокойно. Себастьян молчал, но видно было, что он слегка напрягся, а вот меня охватило такое безудержное, совершенно дурацкое бесстрашие, мне хотелось петь и хохотать, танцевать и кричать…
Первые языки красного пламени побежали именно по моей руке, охватывая все больше площади, шипя и распаляясь, поднимаясь выше по предплечью, шее, голове и телу, но не причиняя никакой боли. Коса заполыхала и только тогда я оглянулась на своего дракона. Он счастливо улыбался, полыхая в точно таком же огне. Затем вихрь пожарища наших тел подхватил нас и приподнял над поверхностью, совсем немного, и все же ощущать себя в невесомости было странно и удивительно, руку с вязью пару раз больно дернуло, выжигая красным бывшие золотыми завитки, потом нестерпимо зажгло и лоб, и под волосами, а Себастьян уже хохотал во всю, схватил меня в объятья, кружась в воздухе и зацеловывая меня. Затем тело его прострелила острая вспышка яркого света, чуждая теплому огненному пламени и всё так же зависнув в воздухе я наблюдала за сменой ипостаси уже мужа?
Огромный дракон издал вопль победителя, и схватив меня, когтистыми лапами бережно и аккуратно, не чета прошлому разу, взмахнул огромными крыльями, разгоняя тепло от потухающего камня, взмыл ввысь, и закружившись в водовороте воздушных потоков и пламени все еще то здесь, то там, смелыми язычками ласкающем мое тело, увидела, как Пит, где-то внизу, в прощальном жесте поднял руку.
Лететь далеко не пришлось, сила пламени, охватившего меня, ослабла, но тепло поселившееся глубоко внутри растекалось по мне, словно акварельная краска по поверхности мокрого листа бумаги, то набегая, то схлопываясь, и все же горячий, пульсирующий, огненный сгусток что находился сейчас в самом солнечном сплетении отдавал тепло и мне, несмотря на довольно сильный пронизывающий ветер, было не холодно. Я крепко держалась, стараясь не смотреть вниз, пристально рассматривая чешуйчатое подбрюшие темно-зеленого виверна, оно было нежно-бирюзовое, и мои руки так и тянулись, почесать мягкие пластины. Видимо после обряда у всех драконов срабатывал один и тот же инстинкт — продолжить род. Высоко в горах, на небольшом плато горели чаши с вечным огнем, освещая вход в пещеры. Древние, но бережно хранимые традиции оборотней позволили нам с комфортом приземлиться на относительно ровную поверхность. Я встала на немного трясущиеся ноги, огромная зубастая морда повернулась ко мне, а я провела по жесткой чешуе и с нежностью прижалась к ней губами.