Сокровище двух миров

Небо сердилось. Еще такое ясное и нежное вчера, за ночь оно успело невесть на кого обидеться, затянулось нудными серыми тучами и принялось тоскливо ныть, будто жаловалось на судьбу. Противный ветер доносил редкие капли срывавшейся с небосвода мороси. Небо надулось на весь белый свет как мышь на крупу и скаредно упрятало в тяжелые свинцовые облака блеклое августовское солнышко, решив, что хорошего для гадких людишек должно быть помаленьку. А то еще разбалуются ненароком и перестанут постоянно носить с собой плащи и зонтики. Поэтому с самого раннего утра небо хныкало, словно капризный ребенок, которого отказываются брать на руки по первому требованию.

Под стать резко испортившейся погоде было и утреннее настроение его иезуитского благочестия брата Юлиана – такое же серое, тоскливое и паршивое. Его благочестие, скорбно скривив губы, уныло наблюдал, как грузят в конную труповозку укрытое простыней тело злополучного брата Захария. Тянущая боль, поселившаяся где-то в затылке, расстроенной струной тренькала в мозгу. А паршивая сырая погода действовала на нервы. Настоятель о чем-то степенно беседовал с одним из дознавателей, прибывших в монастырь. Иезуит хмуро пощипывал листья на верхушке розового куста, размышляя о своем. Все же во вчерашнем столкновении с дипломатами имелась своя выгода. Не ко времени заявившиеся в мастерскую, они изрядно наследили возле трупа, особенно оборотниха. А учитывая характер раны, у дознавателей не должно возникнуть сомнений в том, кто убил несчастного монаха. По крайней мере, до заключения патологоанатома… Брат Юлиан отнюдь не страдал излишней наивностью, а посему на некомпетентность судмедэксперта не уповал. Ибо при более детальном осмотре тот, несомненно, поймет, что оборотень в принципе не может нанести таких ран ни зубами, ни когтями. Но «исчезновение» сотрудников Дипломатического корпуса из лавры явно не пойдет им на пользу…

Однако мучило досточтимого професса совсем не это, и уж точно – не обострившаяся совесть. Мальчишка, подмастерье убитого резчика, исчез бесследно – будто в воду канул. А ведь он наверняка что-то знал. Брат Юлиан уже в этом не сомневался, как и в том, что шорох на чердаке ему вчера не почудился. Наверняка Захарий, заслышав шаги, услал мальчика наверх, схорониться от греха подальше. А может, и отправил за спрятанным там документом… Да-да, вполне может статься… К тому же иезуит склонялся к мысли, что у его вчерашнего неблаговидного деяния имеется совершенно нежелательный свидетель. Велика вероятность того, что мальчишка все видел, иначе с чего бы ему так поспешно ретироваться сквозь чердачное окно?

Оставалось лишь гадать, как все обернется теперь. Ведь если ребенок не глуп, то первое, что он сделает, немного придя в себя, – пойдет к настоятелю и все расскажет. А если он еще и не лишен осторожности, подкрепленной здоровым страхом за свою жизнь, то и вовсе удерет из монастыря… И унесет столь необходимый Юлиану документ.

Отчего-то достойный наместник ордена иезуитов в Венгрии склонялся именно ко второму варианту развития событий. Неожиданно взгляд его упал на дорожку, ведущую к гостевому флигелю, и почтенный иезуит машинально сомкнул пальцы на шипастом побеге, даже не почувствовав боли: по дорожке, не особо таясь, шел давешний черноволосый дипломат, рядом неспешно трусила поджарая волчица. Рука брата Юлиана непроизвольно скользнула к брючному карману, но когда пальцы коснулись холодной рукоятки пистолета, он уже овладел собой. Открывать стрельбу посреди монастырского двора было верхом глупости. Дождавшись, пока дипломаты скроются в дверях, он неспешно двинулся к флигелю…

Его светлость глава Дипломатического корпуса при Единой всеблагой матери церкви почтеннейший кардинал Дэпле машинально пощупал маковку, покрытую красной шапочкой-дзуккетто, дабы удостовериться, что та не тлеет и не дымится. О, если бы взгляды могли испепелять, его светлость давно бы уж метался по кабинету в поисках огнетушителя. А если бы они могли убивать, то несколько секунд назад место главы Дипломатического корпуса при Единой всеблагой матери-церкви стало бы вакантно. К несчастью, прекрасные карие глаза госпожи Пшертневской не обладали столь убойной силой, дабы раз и навсегда разрешить проблемы с начальством.

– Стать подотчетными инквизиции?! Да в здравом ли вы рассудке, Дэпле?!! – Пшертневская разъяренно нависала над толстячком-кардиналом, прикидывая, чем бы таким тяжелым его стукнуть.

Профессор Криэ, стоявший чуть поодаль, молчаливо наблюдал, как его непосредственная начальница рвет и мечет, доводя Дэпле до нервного тика. Сам он предпочел ни во что не вмешиваться, когда нынче спозаранку почтенный глава Дипломатического корпуса вызвал их для ознакомления с некими новыми правилами, а также ради официального представления новому великому инквизитору. Инквизитор что-то запаздывал, зато ознакомление с правилами шло полным ходом.