Всю свою сознательную жизнь, с тех лет, когда ребенок начинает понимать простые слова. Сердар ненавидел русских. Это они свергли с трона его прадеда, это они гоняли великого правителя по пустыне, как охотничьи собаки травят зайца, это они постарались, чтобы само слово «Хорезм» исчезло из человеческой памяти, разделив его территорию между двумя дурацкими «республиками» — Туркменистаном и Узбекистаном. А мнение народа, сыны которого до сих пор считают себя хорезмийцами, — проигнорировали. Если бы не большевики, разве так бы жил сейчас Сердар? Разве прозябал в захолустье, вдали от центров цивилизации? Разве думал бы, что подарить любимой жене, где взять денег на обучение детей в Англии? Хотя, не исключен вариант, что в Америке — пока не решил.
Нет, семья, конечно, не бедствовала. Кое-какие средства прадед все же оставил, а дед и отец, как могли, преумножили их. Но они жили в основном при шахе, который поощрял коммерцию, а Сердару выпало жить при аятолле Хомейни с его исламской революцией. Туркмены никогда не были особенно религиозными, поэтому иранский фанатизм Сердара немного раздражал, но главное заключалось в другом: бородатые стражи исламской революции оставили очень мало возможностей для бизнеса. С тех пор Сердару стало казаться, что все революции совершаются исключительно для того, чтобы как-нибудь нагадить его семье. И он от всей души ненавидел теперь любую власть — хоть советскую, хоть исламскую, хоть ту, что установилась в Туркмении теперь — самую тупую из всех, что он знал. Ненавидел люто, до волчьего воя, но сделать, увы, ничего не мог.
А месяц назад его сосед Берды-Кяпыр, вернувшись из Ашгабата, куда возил на продажу сорные апельсины, растущие в Иране вдоль дорог, пригласил его на плов. Сердар знал, зачем приглашает сосед: из Туркмении Берды всякий раз привозил контрабандой три-четыре бутылки русской водки — единственное из всего русского, что любил Сердар. Поэтому приглашение принял охотно. Они воздали должное восхитительному плову, а когда уже почти подошла к концу вторая бутылка, сосед вдруг сообщил ему, что в Ашгабате услышал кое-что интересное про знаменитого предка Сердара — Джунаид-хана… Сердар насторожился, но ускорять события и задавать лишних вопросов не стал. Что такого мог услышать этот спекулянт сейчас, по прошествии стольких лет?
— Да… — Берды-Кяпыр продолжал рассказ про своего ашхабадского знакомого. — Он мне и говорит — ведь у вас там, в Иране, до сих пор его внуки живут. Почему не подадут протест? Есть же международные организации…
— Погоди, — не выдержал Сердар, видимо, прослушавший начало. — Какой протест? При чем тут прадед?
— А я не сказал? Э-э, голова совсем плохая стала. Налей-ка еще…
Соседу, честно говоря, наливать уже не стоило, но Сердару не терпелось услышать продолжение, и он не стал спорить. Они выпили, и Берды продолжил:
— Есть какой-то международный закон о… прести… рости… не помню как — в общем, о возвращении ценностей прежним хозяевам.
— Каких ценностей?
— Ну там… домов, земель… ху… хужо… дожественных ценностей… А, вспомнил: реституция!
— А прадед здесь при чем? Он был правителем государства! Что мне теперь, государство вернут? — Сердару больше всего хотелось стукнуть соседа по голове, чтобы он немного протрезвел.
— Не-а… Государство не вернут. А вот документы рас… спродавать… они права не имеют!
— Да какие документы, Берды? Очнись наконец! — Сердар уже всерьез разозлился.
— А такие. Архивные работники рас… спродают письмо твоего… этого…
— Ну?
— Письмо про то, где он спрятал клад.
— Что???
— Ну да. Ты поезжай, обратись в ООН…
Понимая, что от Берды уже трудно чего-то добиться, Сердар все же попробовал:
— Какой клад, сосед?
— Который он в пустыне закопал. В Каракумах. В общем, где-то там… — перед тем, как отключиться, Берды-Кяпыр все сказал очень разборчиво. Видимо, из последних сил.
На следующий день Сердар вновь попытал соседа, и тот, уже на трезвую голову, все подтвердил: в Ашгабате знакомый ему рассказал, что работник архива продает (по крайней мере продавал какое-то время назад) копии письма его (то есть Сердара) прадеда, в которых указывается местонахождение спрятанных им (то есть Джунаидом) сокровищ, хотя что это за ценности и сколько их — никто не знает. Берды-Кяпыр даже точно указал имя человека, от которого получил эти сведения. И рассказал, как его найти…
Два дня Сердар не мог найти покоя. Не мог спать, не мог есть, не мог любить жен, коих у него, по молодости лет, было всего две. Его не радовали игры с детьми, не развлекала рыбалка на говорливом Келате. Сердар как будто заболел, потому что уже не в первый раз слышал про этот клад. Ему говорил про него дед, говорил отец, только прадед не говорил, потому что когда Сердар родился, он уже давным-давно умер.