Сокровище господина Исаковица

Этот феномен хорошо определил мамин брат, когда мы с ним встретились некоторое время тому назад. Он сказал, что в детстве никогда толком не понимал, что происходило дома у его друзей. Были их родители в хорошем настроении или в плохом. Радовались они его приходу или хотели от него побыстрее отделаться. По ним было не видно. Вычислить настроение моей бабушки, по его словам, было по сравнению с этим детской игрой.

— Никаких проблем не возникало. Если тебе, как только ты переступал порог, давали пощечину, ты сразу знал, что мама в плохом настроении.

В семье бабушки Хельги всегда присутствовала масса эмоций и жизнь била ключом. Их дом был вечно полон народа: люди приходили в гости, ели и оставались ночевать. Причем в таких количествах, что моя мама с сестрой и братом в шутку называли свой дом "Отель Лахманов". У них гостили родственники, друзья и покупатели магазина автомобильных радиоприемников, которых дедушка приглашал домой поужинать. И всегда, как любит говорить бабушка, оставалось много грязной посуды и велись такие громкие споры, что соседи обычно приходили убедиться, что они не дерутся.

Да, в доме маминых родителей жизнь действительно всегда била ключом. Настолько, что дедушкин отец, торговец Вильгельм Лахман, под конец не выдержал. А ведь к этому времени ему довелось повидать в жизни многое. Его магазин в Бреслау бойкотировали, а затем отобрали. Он выжил, побывав в Бухенвальдском концлагере. И за день до начала Второй мировой войны, оставив дом и все имущество, вместе с женой Хертой бежал в направлении Италии. Организовать это было нелегко. Супруги остались без денег, а доступа к своим накоплениям они не имели, поскольку немцы заморозили их счета. Бегство стало возможным лишь благодаря родственнику из США, который положил на их имя некую сумму в итальянский банк. Пара собиралась пересечь границу, забрать деньги и затем каким‑нибудь образом добраться до Палестины.

Поначалу все шло по плану. Дедушкиным родителям удалось попасть в Италию и забрать положенную на их имя сумму. Дальше получилось хуже. Оказалось, что у Херты рак, и она быстро начала слабеть.

Херта Лахман умерла в Триесте. Муж похоронил ее и отправился пешком через всю страну. Он миновал немецкие и английские воинские подразделения и наконец добрался до лагеря беженцев в Бари. К тому времени Вильгельму было почти шестьдесят лет, и как ему удалось выдержать переход длиной более тысячи километров, неизвестно. Эти истории он унес с собой в могилу. Каким‑то образом он все‑таки уцелел и отправился на пароходе в Палестину, но на границе его не пропустили, и он угодил в лагерь беженцев на Кипре. Там он просидел больше года, прежде чем дедушкиному старшему брату Георгу удалось переправить его в землю обетованную.

В Палестине Вильгельм поселился у дочери Марианны (которая сумела эмигрировать через "Молодежную алию"), но после гибели Георга ему захотелось повидаться с остальными детьми. Мой дедушка с братом Хайнцем откладывали каждую крону и в конце концов смогли привезти своего отца сюда. Швеция Вильгельму очень понравилась, и через три года, когда ему исполнилось семьдесят, он снова приехал к сыновьям. После третьего посещения, в 1956 году, ему захотелось остаться в Швеции навсегда.

Поначалу он жил у моих бабушки с дедушкой, но потом не выдержал. У них было просто–напросто слишком суматошно, даже для человека, посидевшего в концлагере и лагерях для беженцев и пересекшего во время войны Италию пешком. В результате торговец из Бреслау выписался из "Отеля Лахманов" и переехал в еврейский дом престарелых, где и прожил в тишине и покое вплоть до самой смерти.

Отсюда можно, в частности, сделать вывод, что, по сравнению с творившимся в доме маминых родителей, мы с отцом общаемся между собой довольно цивилизованно. Все на свете, как известно, относительно. Как поведение, так и голод. Однако сейчас, вопреки этому неопровержимому факту, я больше не в силах ждать и поэтому заезжаю в Кальмар, чтобы найти что‑нибудь съедобное. Оказалось, что сказать легче, чем сделать, и мы довольно долго кружим по городу, прежде чем я, наконец, паркую машину перед обшарпанной грязной пиццерией, где мы покупаем две пиццы и традиционный для шведских пиццерий салат. Отец сразу интересуется, неужто нам и вправду нужно столько еды, и я решительно говорю, что да и что это называется ланчем. Когда мы усаживаемся есть, отца осеняет, что еда, пожалуй, все‑таки неплохая вещь, и он уминает чуть больше половины пиццы. Затем звонит мама, чтобы узнать последние новости, и слышит от мужа, что мы почти непрерывно едим и что если так пойдет дальше, то мы с Лео лопнем. – ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ ЛАНЧЕМ, – почти кричу я, после чего уставший пекарь и находящиеся в пиццерии остальные двое посетителей чуть ли не замирают и косятся в нашу сторону.

Мы проглатываем остатки пиццы, приканчиваем безвкусный салат и двигаемся дальше. Час спустя, примерно за четыре с половиной часа до отхода парома в Гдыню, мы прибываем в Карлскруну.

9. Принцесса из Берлина