Сокровище храма

«Каф» вызывает ассоциации с ладонью руки, выполнением усилия для обуздания природных сил. Эта буква была начертана на лбу профессора Эриксона, убитого на алтаре во время ритуального жертвоприношения к Судному дню. Будучи франкмасоном, он одновременно являлся и главой секретной организации — военной ветви масонского братства. Нам удалось выяснить, что она существовала всегда: орден Храма. Вместе с Великим магистром Йозефом Кошкой они пытались восстановить Храм, который давал возможность переходить от видимого к невидимому, иначе говоря, встречаться с Богом. Эриксон поставил перед собой задачу: найти сокровище Храма, в которое входили все ритуальные предметы, вроде пепла Красной коровы, которым производилось обязательное очищение в день Суда. В этом ему помогала его дочь Руфь Ротберг со своим мужем Аароном. Они оба принадлежали к движению хасидов. В их задачу входило определение точного местонахождения Храма, дабы расположить его центр в самом святом и тайном месте — святая святых — месте встречи с Богом. Все строители и архитекторы были франкмасонами, и их финансовое и политическое могущество должно было привлечь фонды, необходимые для восстановления Храма.

Да, так и было. Теперь все роли казались мне предельно ясными. Детали головоломки складывались: у самаритян находился пепел Красной коровы, хасиды знали, где нужно строить Храм, франкмасоны могли осуществить восстановление, а тамплиеры должны были доставить ценные ритуальные принадлежности. Но сокровище больше не находилось в местах, указанных в Серебряном свитке, написанном средневековым монахом. Как свиток попал к самаритянам? Нашел ли Эриксон сокровище Храма, прочитав Серебряный свиток? Как он с ним поступил, если нашел? Почему он интересовался Мелхиседеком, Верховным жрецом, совершавшим богослужения в те времена? Я вновь подумал о букве «Каф»: власть над природными силами. Что за силу пытался обуздать Эриксон?

Потом я рассмотрел букву N. N, или еще

— «Нун», она читается на лбу Шимона Делама. Почему он втянул меня в это дело, угрожая раскрыть существование ессеев? Какие надежды возлагал на меня? Чтобы я стал наживкой, на которую клюнут убийцы?

Затем настал черед L, или еще

«Ламед» — буква обучения ремеслу и учебы. Она присуща моему отцу Давиду Коэну. Что он хотел изучить? Что-то такое, чего я не знаю? Почему все эти годы отец скрывал свою связь с теми, кто отошел от своих братьев, чтобы удалиться в пустыню, желая сохранить абсолютную верность вновь открытому миру?

Как мог он жить в Иерусалиме, в стенах города, который должен быть таким же светлым, как и стойбище в пустыне, где ощущалось бы божественное присутствие и где все невнятно говорило о своей святости? Как сосуществовать в этом городе с теми, кто не совершает обряд очищения, даже будучи ессеем? Как жить под одной крышей с теми, кто связывал вместе животных различных пород, и тех, кто носил одежду из смеси льна и шерсти, и тех, кто засеивал поля смесью семян? Как он, Коэн, мог уживаться с теми, кто совсем не заботился об общении с умершими или думал, что кровь не обладает способностью передавать порочность? Какова его роль в этой истории и почему он пришел за мной?

Я увидел q, или

«Коф» — буква святости и порока, та, что присутствовала на моем лбу… Я — не как мой отец, он добровольно ушел, а я добровольно вошел в общину ессеев и прошел все испытательные этапы, все ступени, и наставник проверял мои поступки и жесты. Так неужели я приблизился к святости или скатился в нечистую западню? На каждом из этих этапов я достигал успехов в совершенном соблюдении предписаний закона. Чтобы быть членом общины сыновей света, следовало забить себе место в Царстве света.

Почему нужно было ставить передо мной такую трудную задачу? Может, это исходило от меня? Почему жрецы и левиты высказались за меня, дав не просто благословение, а возложив на меня обязанности Сына человеческого? Я пытался сосредоточиться, но буквы звали меня, как будто хотели помочь найти смысл, и уже не я смотрел на них, а они принялись рассматривать меня, складываясь в слова, словно пытаясь мне помочь, дать ответ на все вопросы.

* * *

— При мне были высшие знаки отличия: атрибут Великого магистра, папская грамота и печать с изображением тамплиеров: два рыцаря на лошадях с копьем наперевес. Так я и отправился в дорогу, на территорию Газы. Там находилась одна из крепостей Храма, как раз напротив порта. Опознавательным знаком мне служило черно-белое знамя тамплиеров; цвета его означали, что мы благосклонны к нашим друзьям и нетерпимы к тем, кого не любим.

Я добрался до крепости тамплиеров в Газе, где мне предстояло встретиться с сарацином, как сказал Командор. Я ожидал увидеть хорошо охраняемую крепость с братьями рыцарями, как и та, которую я покинул, но она оказалась пустой. Единственный тамплиер, увидев, как я слезаю с коня, подбежал ко мне с испуганным видом. Я представился и сказал о цели своего приезда: встреча с человеком, который отведет меня в потайное место, известное только ему.

— Ты знаешь имя этого человека? — спросил молодой тамплиер.