— То есть вы предлагаете отпустить преступника, уже опознанного как убийцу своей квартирной хозяйки в Бахчисарае? — невинно спросил Петрушевский. — Думаете, за это нас погладят по головке?
Петр Ефимович, коротенький, толстенький, бегал из угла в угол и жалобно стонал. Потом, сделав глоток крепкого чая, внезапно успокоился и более мирно посмотрел на подчиненного.
— Там, в Бахчисарае, они ручаются за свои слова?
Следователь улыбнулся. Шеф начинал сдаваться. Это было хорошим знаком.
— Жаль, что вы незнакомы с Димой Сорокиным, — проговорил он. — Будь я на месте министра, срочно перевел бы его в Москву. Это сыщик до мозга костей. Прежде чем обвинить человека, он соберет на него большое досье. Ему можно верить, как мне.
Начальник, удивительно похожий на сосиску, опустился на стул:
— Ладно, действуй. Постарайтесь прижать Карташова к стенке. Хорошо, если бы он уже сегодня раскололся и начал говорить. Тогда к нам не было бы никаких претензий.
— Слушаюсь, товарищ начальник, — Петрушевский приложил руку к воображаемому козырьку и вышел. Он не направился в свой кабинет, а заглянул к Сарчуку и ввел его в курс дела.
— Шеф приказал расколоть подозреваемого, — добавил следователь. — Думаю, вдвоем мы сумеем это сделать.
— Да уж постараемся, — усмехнулся Виктор. — Ты, Толя, у нас мастер душещипательных бесед.
Петрушевский стукнул приятеля по спине:
— Пойдем, дорогой. Против такого тандема он не устоит.
Увидев конвойного, Анатолий приказал привести Карташова к себе. Виктор мирно расположился у окна. Когда вошел Александр, свежий, румяный, играя ямочками на щеках, Сарчук почувствовал злобу. Этот негодяй был уверен, что вывернется. Ну что ж, надежда умирает последней.
— Садитесь, — предложил ему Анатолий.
Карташов помялся:
— Я бы не хотел здесь задерживаться. Вы наверняка вызвали меня, чтобы объявить, что я свободен, и принести свои извинения? Уверяю вас, формальности излишни. Я все понимаю, это ваша работа. Давайте скорее пропуск, или что у вас там, я уже соскучился по домашним котлетам.
— Ну, про домашнюю еду вам надолго придется забыть, — подал голос Виктор. — Надолго, если не навсегда.
Рот Александра открылся, образовав букву «о». Выпирающие вперед зубы теперь придавали ему не детский, а хищный вид. Голубые глаза потемнели, ресницы затрепетали.
— Я не понял, — произнес он, заикаясь. — Это что, шутка?