Сокровище Родины

Связанный по рукам и ногам, он не мог постоять за себя, как сделал это шкипер, и ему оставалось только ждать решения своей участи и не ускорять это решение тем, что они узнают, что он проснулся.

— Что ж, и его за борт? — спросили опять. — Церемониться с ним нечего!

— Берись, ребята!..

Кто-то наклонился над ним и схватил уже за ноги, но в это время старый Джон проговорил:

— Оставьте мальчишку в покое! Один он не опасен нам!

— Чего ж с ним церемониться! — повторило на этот раз несколько голосов.

— Тащи!..

— В воду!..

— Я говорю — оставить! — крикнул Джон.

— А с какой стати?..

— А хотя бы с той, что один из нас убит, двое ранены, осталось всего пятеро и лишний человек для работы на шхуне не помешает. Мы его живо вышколим, а потом можно разделаться с ним; к тому же кто нам будет готовить такие кушанья, как он? Мы его определим к себе в коки!

Эти слова подействовали.

— В коки! В коки! — завопили кругом.

— А пока пусть его лежит тут и спит! — заключил Джон.

— Что же, развязать его?

— Можно и не развязывать.

На шхуне всё стихло и как будто пришло в обычный, нормальный порядок.

Связанный Урвич лежал и думал, думал без конца.

Сон, разумеется, не шёл ему на ум: слишком большое нервное потрясение пришлось ему перенести, да и связанные руки и ноги мешали заснуть.

«Что ж дальше?» — спрашивал он себя.

Судьбу, предстоявшую ему, он уже знал из решения, которое высказал старый Джон, остановив матросов, когда они хотели выкинуть его за борт.

Ему предстояло сделаться коком у этих разбойников, то есть из хозяина шхуны, каким поставил его здесь Дьедонне, превратиться в слугу и терпеть помыкания грубых людей и, может быть, их побои.

Теперь он, упрекая себя, вспоминал, как заступался он за старого Джона и отстаивал его на свою же погибель и, главное, на погибель ни в чём не повинного Нокса, который, как человек более опытный, сразу оценил по достоинству кока и недаром невзлюбил его.

Урвич напрасно раскаивался, зачем не послушался этого более опытного человека и ещё имел дерзость — да, дерзость, иначе он не мог назвать это — считать его сумасшедшим, страдающим манией преследования.

«Если судно полюбится экипажу, — пришли ему в голову слова Дьедонне, — плавание будет счастливое».

Вот тебе и счастливое плавание!

Шхуна действительно полюбилась экипажу, но полюбилась уж слишком.

Урвич чувствовал себя виноватым — и перед Ноксом, и перед Дьедонне.

Ведь всё-таки он был на положении хозяина «Весталки» и оказался настолько непредусмотрительным, что допустил разыграться такой истории, не послушав инстинкта старого моряка-шкипера и вмешавшись в его дело.

Если б он не заступился в Сингапуре за кока, Нокс, вероятно, прогнал бы его, а без Джона не остались бы и другие матросы его шайки на шхуне, и ничего бы не случилось.

Но всё это были «если бы», а на самом деле Урвичу предстояла с завтрашнего же утра, как только развяжут его и подымут, ежеминутная пытка, нравственная и физическая.

Когда он во всех подробностях представил себе, что ожидает его впереди, он самым искренним образом позавидовал участи брошенного за борт шкипера.

Тот, по крайней мере, умер, защищаясь и отстаивая себя.

Неужели же он, Урвич, безропотно покорится произволу этой челяди и подчинится её насилию, будет слугою у них? И для чего? Для того чтобы отсрочить на несколько дней то, что всё равно должно случиться с ним…

Он ясно слышал сказанное старым Джоном: «Потом можно будет разделаться и с ним». Это значило, что они продержат его на шхуне до тех пор, пока он нужен будет им, а затем при приближении к берегу сделают с ним то же, что сделали с Ноксом.

«Так зачем же, — рассуждал Урвич, — я буду откладывать, что неизбежно? Всё равно им нельзя явиться со мной на берег, потому что там ничто не заставит меня молчать и не воззвать к возмездию!.. За что же стану я мучиться эти несколько дней?»

И у него создался ясный и определённый план действия.

Шкипер говорил, что старый Джон опытный моряк и может вести шхуну, но кроме него, этого Джона, едва ли найдётся среди предателей ещё другой, обладающий такими знаниями.

Значит, лишив их руководителя, Урвич накажет их по заслугам. Наибольшая вероятность, что они погибнут при первом же серьёзном шторме. Помощи им ждать будет неоткуда, а выбраться на торный путь они не сумеют, потому что не знакомы ни с картой, ни с прокладкой курса, ни вообще с кораблевождением.

Хорошо же, пусть его развяжут утром и пошлют в камбуз, он возьмёт там кухонный ножик и, прежде чем разделаются с ним, он разделается сам с вероломным Джоном и прыгнет за борт прежде, нежели успеют схватить его.

Этот план казался единственным выходом Урвичу.

Он хотел сам скорее разделить участь Нокса и прыгнуть в воду, чем ждать, пока его бросят туда.

Он лежал на спине с открытыми глазами и смотрел в небо.

Вдруг, приглядевшись внимательно, заметил он по луне и звёздам, которые научился уже распознавать, что шхуна повернула и идёт теперь обратно на север, лавируя.

Это открытие изменило несколько ход его мыслей. Он удивился, как не сообразил раньше, что будет так.