— Ну, и дурак опять. Кто ж ему поверит, что он видел?.. Уж если он доказывать хочет, так должен доказать прежде всего это, а теперь тот, у кого он видел документ, запрячет его так, что никому не сыскать… Вот и ищи потом…
— В том-то и дело, что запрятать не сможет…
— Отчего ж это?
— Оттого, что вексель у него отобран…
— Кем это?
— Полицией.
Корецкий сунул руку за пазуху, нащупал там висевшую у него на шее на верёвке бумагу и переспросил, усмехнувшись:
— Полицией?
— Да, — подтвердил Ёрш, — полицией.
— Ну, это пустяки, врёт он! — сказал Корецкий.
— Может быть, — широко зевнув, согласился Ёрш, — он всё это в уборной промеж других артистов рассказывал, а я на сцене у самой двери сидел и слушал от нечего делать. Может, он и наврал всё…
— Что же он рассказывал?
— Да говорит, что будто некий сыщик переоделся босяком, разыскал этого Корецкого в ночлежном доме, лёг с ним спать рядом на нарах, да у сонного у него и вытянул вексель с шеи, а на верёвочку пустую бумажку ему навязал…
Корецкий, услышав это, пришёл в необычайное волнение. Он трясущимися руками раскрыл рубашку на груди и, забыв, что он не один, вернее, не обращая уже ни на что и ни на кого внимания, вытащил верёвку, распутал её и развернул бумагу…
Действительно, это был не вексель, а простая, ничего не значащая бумага…
— Батюшки, ограбили! — завопил он, зашатавшись на месте. — Ограбили, утащили у меня проклятые… чтоб их разорвало… ограбили ведь!
— Эге, брат, Стрюцкий, — свистнул Ёрш, — Корецкий-то этот, выходит, ты сам…
Корецкий в своём волнении глянул на него безумными глазами, как иступлённый, и спросил:
— Что ты говоришь?..
— Говорю, что Корецкий-то, выходит, ты сам и что дочь фабриканта убил ты!..
Не успел договорить Ёрш эти слова, как Корецкий, кинувшись и повалив его, был уже на нём, схватил его за горло и стал душить…
— Я тебя убью, гадина! — хрипел он не помня себя.
Но Ёрш, видно, был привычный к такого рода переделкам, ловко вывернулся из-под него и вскочил на ноги.
— Ты чего бесчинствуешь, пёс ты поганый! — накинулся он на Корецкого. — Что ты думаешь, доказчик я, что ли? Да я, может, лучше тебя все эти дела знаю. Ты, дурья голова, не драку теперь среди бела дня затевай, а больше всего думай, как бы тебе сокрыться отсюда из этого города… понимаешь?..
Корецкий пришёл в себя и опомнился.
Тон Ерша и ловкость, с которою тот вывернулся из-под него, убедили его, что это — человек бывалый и бояться его особенно нечего. Промаха в том, по-видимому, не было, что он открылся ему.
— Куда же мне деваться теперь? — проговорил он, сидя на земле, и развёл руками.
— Вот так бы и спросил, — наставительно произнёс Ёрш и, как ни в чём не бывало, снова сел рядом с ним и стал опять разговаривать, так что обратившие было на них издали внимание рабочие на барке, приняли, что промеж них ничего серьёзного не произошло, а так только была милая шутка…
XXI
— А я тебе скажу, куда деваться, — таинственно заговорил Ёрш. — Ежели нет у тебя пристанища — я найду… Пока что я отведу тебя…
— Да тебе-то что? Ты что мне за благодетель выискался? — перебил его Корецкий недоверчиво и всё-таки подозрительно.
— Я не благодетель, — не торопясь начал Ёрш, свернув новую цигарку, закуривая и сплёвывая.
Его невозмутимое спокойствие подействовало на Корецкого.
— Всё-таки какая ж тебе корысть от меня? — спросил он более мирным тоном.
— Может, и корысть есть, — ответил Ёрш, — может, ты мне нужен для дела — вот как ты есть…
— Для дела я не гожусь, — заявил Корецкий, — и ничего не желаю! Я думал раз навсегда сразу сделать, а затем зажить, как следует по натуре своей. Ты думаешь, что я — из острожной братии, что ли?..
— Вижу, брат, — вздохнул Ёрш, — что ни в какой ты академии ещё не бывал, не образовался, как следует. Всё вижу. Смелости в тебе должной нет…
— Ну, положим, смелость-то во мне есть…
— Ой ли! Это что ты девчонку-то в реку спровадил? Так ведь не один, небось, орудовал…
— Не говори ты мне об этом, не смей говорить! — вспыхнул Корецкий.
— Вот в том-то смелости настоящей и нет у тебя, — невозмутимо продолжал Ёрш, — что вот сейчас «не говори» да «не смей»… А не смеешь-то ты сам… Ты только руку приобрёл — это называется, и больше ничего. Да и то не один действовал.
— А ты почём знаешь?
— Вижу, потому и знаю… Он тебя подговорил, и ты ему в помощь был только…
— Кто он?
— А вот векселёк-то чей у тебя был…
— Ну, что ж, он, так он…
— Он, видно, воробей стреляный…
— А чтоб пусто ему было! Жил я без него…
— Вольною птицей, — подсказал Ёрш.
Корецкий махнул рукой и отвернулся.
— Ну, что ж, — вздохнул опять Ёрш, — что было, то прошло. Надо теперь за себя постоять… Прежде всего отсюда стрекануть… На это угольки нужны… Пешком не разбежишься…
— Я денег достану! — вдруг решительно сказал Корецкий.
— Вот это дело, — одобрил Ёрш, — вот такой человек мне и нужен теперь, который желал бы денег достать…
— Так я и без тебя обойдусь…
— Ну!..
— У меня тут дочь есть. Я у неё возьму…
— Много?
— Хватит…
— Это чтоб уехать?
— Чтоб уехать…
— А потом что?..
— А потом — не знаю…