Сокровище рыцарей Храма

Постепенно мысли Шиловского сосредоточились на Балагуле. Интересно, этот сукин сын еще жив или нет? Если жив, то ему здорово повезло. Все-таки у кандальника-каторжанина есть надежда отбыть срок и вернуться домой. А с того света еще никто не возвращался.

Как это ни удивительно, но надзиратель знал Иону Балагулу. Он несколько раз попадал в участок, но не за политику, а по причине своего буйного характера. Иона очень любил на хорошем подпитии зайти в приличный ресторан и побить зеркала. При этом он кричал что-то про кровопийц и эксплуататоров, но к нему особо не прислушивались, а просто вязали.

Потом, протрезвев в участке, Балагула угрюмо бубнил, что бес попутал, платил за урон, причиненный ресторану, и его отпускали, слегка пожурив. Пьянство в царской России не считалось большим пороком и уж тем более не тянуло на уголовную статью. Полиция на пьяные дебоши смотрела сквозь пальцы.

Шиловскому очень хотелось вызвать Балагулу на допрос. Но он понимал, что это невозможно — где Киев, а где Сибирь. Никто не будет заниматься этапированием каторжанина в обратную сторону, тем более без веских на то причин. Ведь у Шиловского на Балагулу ничего не было.

Мало того, бригадир копачей могил проходил по делу не как уголовник, а как политический. Это был уже совсем другой компот. Так могут и самого Шиловского заподозрить в пособничестве врагам отечества — а ну как Балагула сбежит по дороге? Тогда все шишки достанутся надзирателю…

Размышления Шиловского прервал стук в дверь.

— Входите! — сказал надзиратель и нервно потушил папиросный окурок.

На пороге появился пристав Семиножко. Как обычно, он был красным и потным — на улице парило; наверное, перед грозой. Пристав не выпускал из рук огромного носового платка и время от времени промокал им пот, который не только выступал крупными каплями на лбу, но и стекал на грудь по его длинным казацким усам.

— Хух! — сказал пристав. — Здравия желаю, Евграф Петрович!

— Здравствуй, Петр Мусиевич. Присаживайся…

Пристав сел на стул напротив Шиловского. Его глаза бегали в орбитах как два маленьких зверька. Создавалось впечатление, что Семиножко в чем-то сильно провинился и теперь ждет неминуемого наказания. «Что это с ним?» — удивленно подумал надзиратель, который был хорошим психологом.

Подумал одно и сказал другое:

— Вот что, Петр Мусиевич, забудь про Ваську Шныря. На время! — повысил голос Шиловский, решив, что Семиножко хочет что-то возразить. — Нужно заняться другими, более важными делами. А Шнырь объявится… в этом нет сомнений. Поднимется со своего «донышка» на поверхность, а мы тут как тут.

— Но как же… Ведь убит полицейский… — возражения Семиножко звучали как-то неубедительно.

— Жигана будем искать. Но не в ущерб другим делам. Ты его портреты раздал городовым?

— Конечно. Еще вчера.

— Вот и славно. Пусть потрудятся. И я еще им хвоста накручу. А то совсем перестали мышей ловить. Сладкую жизнь себе устроили.

— Да, да… — поддакнул Семиножко, который вдруг почему-то резко успокоился. — Берут мзду не по чину… — последняя фраза прозвучала чересчур зло.

Шиловский остро взглянул на пристава, но промолчал. Он знал о нравах, царивших в полицейских участках, не понаслышке. Умаслить городового или пристава в среде торговцев и разной мелкой шушеры считалось делом само собой разумеющимся.

«Похоже, Петру Мусиевичу стало не хватать тех подношений, что ему дают городовые, — насмешливо подумал Шиловский. — Процент не тот… Это хорошо. Теперь он с городовых три шкуры сдерет, пока до них дойдет, откуда ветер дует. Для сыска такое служебное рвение только на пользу».

— В Киеве объявился известный ростовский авторитет Колька Рыбалка, — суховато сказал надзиратель. — Его видели как раз на твоем участке…

— Ой, лышенько! — по-бабьи всплеснул руками Семиножко; забывшись от расстройства, он перешел на украинский язык. — Шоб вин в Днепре утопывся! Беда…

— Да, это серьезная личность. Мне приходилось иметь с ним дело… И наверное, он прибыл в Киев не сам, а со своей бандой. Так что нам нужно ждать неприятных событий. Предупреди свою агентуру. Фотографию Кольки Рыбалки возьмешь в архиве. Там он, конечно, гораздо моложе, но хоть какое-то подспорье…

Семиножко шустро выкатился на своих коротких ножках из кабинета Шиловского и расплылся в довольной улыбке. Если бы надзиратель знал… Он шел к Шиловскому лишь с одним глубоко личным вопросом: как спустить дело Васьки Шныря на тормозах?

Конечно, вслух эту фразу он никогда бы не произнес. Семиножко накопал целый ворох разных «безотлагательных» дел и мероприятий по участку (большую часть из них он придумал), которые и собирался вывалить на стол перед Шиловским: мол, работы невпроворот, так что извините, но Васька Шнырь не главный гвоздь программы. Однако надзиратель будто подслушал его потаенные мысли, и все получилось как нельзя лучше.

Эту пока еще маленькую победу нужно было как-то отметить. И Семиножко в радужном настроении отправился на Крещатик, где зашел в кофейню «Люрс и Штифер», чтобы выпить чашечку отменного кофе с круассанами.