Сокровище рыцарей Храма

Попарившись от души и помывшись, Иона сначала зашел к мозольному оператору, а затем его взял в работу парикмахер; все эти услуги были организованы прямо при бане. Когда наконец все процедуры остались позади, и Балагула подошел в раздевалке к большому зеркалу во весь рост, то не узнал себя.

Перед ним стоял совсем другой человек: высокий, статный, чисто выбритый, с модной прической и в костюме, в котором не грех было зайти даже в приличный ресторан. Вот только с чем?

Иона пересчитал деньги, которые вернул ему Васька, и кисло скривился — на кабак, конечно, хватит, но это было не то. Балагуле хотелось развернуться во всю ширь своей анархистской души, чтобы напрочь выветрились из головы воспоминания о каторге и о скитаниях по Расее-матушке, пока он добирался домой.

С Васькой уговорились встретиться у него дома. Шнырь пообещал выставить угощение и оставить его переночевать. Этот вариант вполне устраивал Балагулу, который не знал, где приютиться. До ареста Иона снимал угол у одной вдовицы на Подоле, но идти туда ему не хотелось, чтобы не пробуждать амурных воспоминаний. В данных обстоятельствах они были совсем некстати. К тому же не существовало никаких гарантий, что место под ее теплым мягким бочком до сих пор не занято.

Чтобы убить остаток дня, Балагула, как и обещал Шаповалу, вышел на Крещатик. Увиденное поразило Иону до глубины души. Поначалу его едва не затолкали, и он стал прижиматься поближе к домам, потому что по мостовым и тротуарам катился сплошной поток экипажей и людей. Все кафе и рестораны были набиты битком, музыка гремела из всех открытых окон, и создавалось впечатление, что киевляне и беженцы праздновали Масленицу.

Элегантные мужчины всех возрастов и сословий, военные, проститутки, спекулянты, дамы в шикарных туалетах, фармазоны, изображающие из себя приличных господ, чистильщики обуви и разносчики газет, заглушающие своими звонкими криками даже звуки оркестра, наконец, чопорные немецкие офицеры в сопровождении каменноликих солдат… И все это скопище людей бурлило, пенилось, как уха в котелке, и выплескивалось с Крещатика на другие улицы и площади Киева.

«С ума сойти! — подумал ошарашенный Балагула. — Содом и гоморра!» На каторге он познакомился с умными товарищами — такими же, как он, революционерами-анархистами, но образованными, которые пристрастили его к чтению. Поэтому Иона значительно пополнил свой словарный запас, хотя в голове у него все равно остался сумбур.

Немного потолкавшись среди пьяного люду, Балагула почувствовал себя совсем чужим на этом вселенском шабаше. Веселье праздношатающихся по Крещатику было чересчур вызывающим, слишком громким и кричащим, чтобы можно было в него поверить. Создавалось впечатление, что все это происходит под девизом «А завтра после нас — хоть потоп».

Заметив военный патруль, выборочно проверяющий документы, Иона быстро свернул в первый попавшийся на его пути проходной двор, и вскоре Крещатик остался далеко позади. Бумаги, выданные ему при освобождении, могли показаться подозрительными, а снова оказаться в Лукьяновском замке у Балагулы не было никакого желания…

Васька расстарался, накрыл шикарный стол. Он где-то достал даже колбасу. Но главным украшением стола были четверть казенной водки (дореволюционной!) и керамическая миска с жареными карасями в сметане.

— Сам наловил? — удивился Балагула.

— Шутишь… — Шнырь ухмыльнулся. — Это меня один дедок снабжает. В Днепре рыбы — пропасть. А раки — как мои две ладони. Здоровущие! Еды для них сейчас хватает. Каждый день вниз по течению трупы плывут.

— Смута, — угрюмо сказал Балагула. — В селах и хуторах граки без обреза и в нужник не ходят. Чужого заметят — сразу на распил. Если чужой, значит, конокрад или просто вор. И никакие отговорки не помогают. Озлобился народ… Однажды я едва ноги унес.

— А, что там говорить! — Васька сокрушенно покачал головой. — Давай лучше выпьем за старые добрые времена.

— Не такими уж они были и добрыми. Но вспомнить есть что. Бывай здоров!

Они чокнулись и выпили. Изголодавшийся за день Балагула приналег на еду, а Шнырь лишь задумчиво поглядывал на своего гостя да смолил самокрутку.

— С табаком плохо, — пожаловался он Ионе. — Папиросы, конечно, можно достать, в основном у спекулянтов, но с большим трудом и задорого.

— Это да… А как ты стал «кусочником»? По-моему, у тебя совсем другая «специальность».

— Обижаешь… Под хозяина меня и сладкими коврижками не заманишь. Я теперь бригадир «купленных». Так что статус у меня все тот же — козырный, — в голосе Васьки появились хвастливые нотки. — И денежки хорошие идут. Народу в Киеве стало много, бани работают без выходных, сутками. Всем помыться, попариться охота. Многие думают: может, в последний раз… Такие нынче времена.

— Понял. Значит, ты со своим ремеслом завязал…