Сокровище семи звезд

– Пока не знаю, сэр. Видите ли, я до сих пор не определился с подозреваемым. Скажи мне кто-нибудь, что очаровательная юная леди причастна к такого рода преступлению, я только покрутил бы пальцем у виска. Но я вынужден считаться с собственными выводами. Да и сколько уже раз в суде доказывалась вина самых неожиданных людей, в невиновности которых готовы были поклясться все участники процесса – кроме стороны обвинения, знающей факты, и судьи, не имеющего права спешить с выводами. Меньше всего на свете мне хотелось бы причинить зло этой юной леди, особенно сейчас, когда она так удручена и подавлена. И можете быть уверены: я никому не скажу ни слова, способного навести на мысль о ее виновности. Вот почему я разговариваю с вами наедине, как мужчина с мужчиной. Вы знаете толк в искусстве доказательств, это ваша профессия. Моя же работа состоит лишь в том, чтобы подозревать на основании так называемых доказательств, которые, в сущности, есть не что иное, как улики, заведомо неблагоприятные для подозреваемого. Вы лучше меня знаете мисс Трелони, и хотя я волен наблюдать за комнатой больного и свободно расхаживать по дому, у меня, в отличие от вас, нет полной возможности выяснить, чем и как она живет, какими средствами располагает, или любые другие факты, способные пролить свет на ее действия. Подступись я к ней с прямыми расспросами, она тотчас заподозрит неладное. А тогда, если она и впрямь причастна к преступлению, шансов доказать ее виновность у нас не останется, ибо она, несомненно, изыщет способ воспрепятствовать установлению истины. Но если она невиновна – на что я надеюсь, – то обвинить ее будет с моей стороны неоправданной жестокостью. Я в меру своих способностей обдумал это дело, прежде чем высказаться перед вами, сэр, и, если позволил себе лишнее, приношу свои глубокие извинения.

– Нет-нет, вам решительно не за что извиняться, Доу, – сердечно сказал я, поскольку смелость, честность и деликатность этого человека внушали уважение. – Я рад, что вы поговорили со мной начистоту. Мы оба хотим установить истину, а в деле этом так много странностей, выходящих за пределы нашего опыта, что в конечном счете важно лишь наше стремление все выяснить независимо от наших взглядов и предпочтений!

Сержант, явно довольный моими словами, продолжил:

– Потому-то я и рассудил так: если мы допускаем, что нападение совершил кто-то из обитателей дома, нам надо кропотливо собирать необходимые доказательства или по крайней мере взвешивать все свидетельства «за» и «против». Тогда мы, в конце концов, придем к определенному выводу или хотя бы исключим все версии, кроме наиболее вероятной – то есть самой доказательной и достоверной. Затем нам надлежит…

Тут дверь открылась, и в кабинет вошла мисс Трелони. При виде нас она поспешно отступила назад.

– Ах, извините! Я не знала, что вы здесь!

Когда я поднялся с места, она уже двинулась прочь.

– Не уходите, прошу вас, – произнес я. – Мы с сержантом Доу просто обсуждали положение дел.

Пока мисс Трелони стояла в нерешительности, на пороге возникла миссис Грант и доложила:

– Доктор Винчестер прибыл, мэм, и желает вас видеть.

Повинуясь просительному взгляду мисс Трелони, я покинул кабинет вместе с ней.

Осмотрев пациента, доктор сообщил нам, что никаких изменений в его состоянии не наблюдается, и добавил, что, невзирая на это, хотел бы сегодня остаться на ночь, если возможно. Мисс Трелони заметно обрадовалась и велела миссис Грант приготовить для него комнату. Позже, когда мы с доктором оказались наедине, он неожиданно сказал:

– Я решил остаться здесь сегодня, поскольку мне надо поговорить с вами, причем сугубо конфиденциально. Вот я и подумал, что меньше всего подозрений мы вызовем, если уединимся где-нибудь и выкурим по сигаре поздно вечером, когда мисс Трелони будет присматривать за отцом.

Мы по-прежнему придерживались договоренности, что на протяжении всей ночи у постели мистера Трелони будет сидеть либо его дочь, либо я, а под утро нам предстояло нести дежурство вдвоем. Это меня тревожило, так как из нашего разговора с детективом я понял, что он намерен тайком наблюдать за комнатой больного и проявлять особую бдительность именно в предрассветные часы.

День прошел без каких-либо событий. Мисс Трелони поспала днем, а после ужина сменила сиделку. Миссис Грант оставалась с ней, а сержант Доу дежурил в коридоре. Мы с доктором Винчестером ушли пить кофе в библиотеку. Когда мы закурили сигары, он спокойно произнес:

– Теперь, когда мы одни, я хотел бы поговорить с вами. Разумеется, все должно остаться между нами – по крайней мере, пока.

– Да-да, конечно! – согласился я, и сердце мое упало при мысли о недавнем разговоре с сержантом Доу, породившем во мне мучительные страхи и сомнения.

– Это дело испытывает на прочность рассудок каждого из нас, – продолжал доктор. – Чем дольше я над ним размышляю, тем сильнее у меня заходит ум за разум. И две линии размышлений, постоянно укрепляясь, все настойчивее ведут в противоположные стороны.

– Какие именно линии?