Сокровище старой девы

– Да, вот еще Мячик подсказывает, в двадцать четвертой у нас молодые жили – Ольга Анциферова с мужем.

– Это Лялечка? – догадалась Гутя.

– Ну, можно и так. Спортсмен он у нее, к матери они переехали, в Петербург. Но мужа у Ольги Сашей звали. А вот в двадцать восьмой… точно-точно, рядом в двадцать восьмой семья проживала. Странная какая-то семья и квартира у них странная…

Гутя боялась спугнуть старушку и сидела, точно в рот воды набрала.

– Приехали они месяца три назад, муж – высокий, интеллигентный, в очках темных, при шляпе, жена – такая худенькая, замотанная, вечно с авоськами бегала и девочка лет девяти. Не успели со всеми перезнакомиться, как снова взяли, собрались и уехали. И самое интересное – в их квартиру больше никто не заселяется. То ли навсегда уехали, то ли на время. Только их уже больше месяца нет. А сейчас ведь знаете, какое время – люди каждую копеечку берегут. Разве ж можно, чтобы такие площади да просто так стояли? А они и не сдают никому, и не продают, потому что покупатели не ходят, не смотрят, и сами не проживают.

– Ну, может быть, у них долгая командировка… – предположила Гутя.

– Может быть, – согласилась старушка. – Только недели две назад Лида Старостина, она как раз под ними проживает, вызвала сантехников – потолок у нее протекать стал. Надо наверх подняться, а в двадцать восьмой нет никого. Ну, слесарям не больно надо в положение Старостиной входить, они воду перекрыли и ушли со спокойной совестью, а мы-то без воды остались. Так почти неделю сидели. Потом снова этих слесарей позвали, всю подъездную общественность привлекли и двери вскрыли. Конечно, противозаконно поступили, но ведь и нас понять можно. И что самое удивительное – зашли, а в квартире одни обои. Ни мебели, ни штор, ничего! А вы говорите – командировка.

Гутя нетерпеливо заерзала на скамейке.

– И что же, вы не помните, как звали того интеллигентного мужчину в очках?

– Не помню. Она вроде Ульяна, а он… Она-то, бывало, еще пробежит, поздоровается, а вот он всегда молчком да бочком. Уехали, так мы их и не узнали. А зачем вы спрашиваете? Вы ему родственница?

– Да мне Зеваев Геннадий Архипович нужен был, однако, боюсь, это и не он жил здесь вовсе, – поднялась Гутя. – Ну что же, до свидания, я и так вас сильно задержала.

– Да что же – задержали… – засмущалась старушка. – Вы ж нас и так… вон как одарили. Вам спасибо.

Гутя почесала Мячика за ушком, а тот в благодарность ухитрился и лизнул ее прямо в щеку. Вот и думай – неужели эти мохнатые твари так хорошо разбираются в наших чувствах? Ведь даже люди далеко не всегда друг друга понимают. Во всяком случае, Аллочка, сестрица родная, точно не соображает, что у Гути сейчас такой интересный разговор случился, вон как несется! Еще и щеки раздула, как паруса, как пить дать обиделась, наверняка не втиснулась в отведенные сто рублей…

– Ну и чего ты здесь прохлаждаешься? – налетела на Гутю Аллочка, едва та отошла от скамейки. – Я, главное, набрала для нее целый поднос! А она, главное, даже не удосужилась прийти поесть! Иди вот сейчас, доедай! А то я из-за твоих блинчиков расплатиться не могу! У меня даже паспорт отобрали! Сказали, пока пятьсот семьдесят рублей не верну, чтобы к кафе даже близко не подходила, все равно документ не отдадут!

– Ну что ж, что-то такое я и представляла, – вздохнула Гутя, но, поразмыслив, что сейчас можно посидеть за столиком и поговорить, добавила: – Ладно, пойдем доедать мои блинчики.

– Да блинчики-то я уже доела, ты расплатись иди!

– Понятно… – буркнула Гутя. Хорошее настроение стало медленно ее покидать. – Пойдем хоть кофе выпьем. Мне тебе нужно кое-что рассказать.

Конечно, Гуте не терпелось рассказать Аллочке про странную квартиру. И про Геннадия Архиповича, потому что она ни минуты не сомневалась в том, что вместе с неизвестной Ульяной на Никитина, сто четырнадцать в квартире двадцать восемь проживал именно он. Пришлось вернуться в кафе, расплатиться, забрать паспорт и заказать кофе – на ходу про такие вещи говорить не хотелось.

Аллочка выслушала сестру, но соглашаться с ней не спешила.

– Ну и почему ты решила, что это был непременно он? – возмущалась она. – Ты сама-то подумай, что говоришь! Наш Дон Кихот говорил, что встретил Геннадия в том подъезде, так? Значит, они уже были знакомы, то есть Гена был уже в клубе. А в клуб он пришел совсем холостой! Ну ты же сама говорила – хо-лос-той! А тут вдруг вместе с ним какая-то Ульяна оказалась, да не одна, а с приплодом!

– Не с приплодом, а с обыкновенным ребенком! Учу, учу тебя, а лексикон у вас, Февралина Власовна, как у портового грузчика! – не выдержала Гутя и задумчиво добавила: – Зеваев твой, Геннадий Архипович, мог написать в анкете что угодно – бумага все стерпит.

– Мог! – звучно тянула кофе Аллочка. – Но в это время он уже ухаживал за мной! Он мне дарил цветы, простаивал под моим окном все ночи напролет, а днями думал только…

– Ну хватит кривляться! – снова не выдержала Гутя. – Какие там ночи напролет? Вы с ним встречались три раза в неделю! И сидел он у тебя только до одиннадцати.