Сокровище тамплиеров. Мечта конкистадора

– Здесь находится то, что новоявленные язычники выдают за прах Жака де Моле. Они поклонялись этому, словно мощам святых мучеников.

На горшке висела золотая рыцарская шпора, перстень с рубином, серебряные и золотые монеты – продырявленные и нанизанные на прочную нить. Филипп долго смотрел на собственное изображение на ливре, потом на втором – в глазу короля на каждой из монет зияла дыра, через которую и была пропущена нить.

– Это принесенные жертвы тех, кто поклонялся горшку.

– Я понял, – произнес Филипп и добавил: – Жертвователи весьма щедры. Такое ощущение, что горшок сильно помог им.

Советник подумал то же самое, но предпочел промолчать.

– Развей то, что находится в горшке, по реке, раскроши на мелкие куски сосуд и брось в реку. И постарайся совершить все это при большом скоплении народа.

– А что делать с дарами язычников? – спросил Ангерран де Мариньи.

– Мне они не нужны, – отказался от ценных вещей всегда нуждавшийся в деньгах король. – Надеюсь, золоту и серебру ты найдешь применение.

Филиппу стало лучше после того, как Ангерран де Мариньи расправился с мнимым или настоящим прахом Великого магистра. Король объявил, что на следующий день отправится на охоту. Казалось, чудо, которого долгое время безуспешно пытались добиться придворные лекари, произошло само собой.

Наутро Филипп Красивый приказал подать обильный завтрак, и, к радости первого советника, почти весь съел. Он попытался без посторонней помощи взобраться на лошадь, и лишь когда конюший увидел, что действие может потерпеть фиаско, слегка поддержал упорно карабкавшегося на скакуна монарха. И вот король во главе толпы баронов направился в ближайший лес.

Загонщики прекрасно знали свое дело. Не успела кавалькада проскакать первые кустики, как прямо перед копытами лошадей выскочили два зайца. Никто не погнался ни за одним. Все бароны ждали действий короля. А он, к удивлению и досаде охотников, не спешил. Королю внезапно стало не до азартного мероприятия.

Слабеющей рукой Филипп остановил коня. Заподозрив неладное, Ангерран де Мариньи поспешил к своему благодетелю, но не успел. Повелитель Франции завалился набок и начал медленно сползать с коня. Советник лишь смог подставить ладонь под приближающуюся к земле голову властителя.

Лекарь привел в чувство Филиппа, внимательно ощупал все части его тела и произнес:

– Переломов нет.

Совершенно здоровый (по мнению врача) Филипп Красивый почему-то подняться не смог. Его погрузили в простую телегу, на которой предполагалось вести охотничью добычу, и кавалькада направилась обратно к Парижу. Лица баронов были печальны: то ли от того, что короля сразил внезапный приступ неведомой болезни, то ли от того, что охота не удалась.

Двадцать четыре дня король провел, не вставая с постели; он мог лишь слабо шевелить пальцами рук, ног, да медленно поворачивать голову. Временами из когда-то красивых глаз короля текли слезы, немые свидетели его мучений и переживаний. Речь его была бессвязной, отрывистые мычащие звуки мог понимать только Ангерран де Мариньи. Советник вызывал сыновей Филиппа, когда тот желал их видеть, приказывал готовить нужные яства – в общем, был для короля всем, в том числе и кормилицей. Впрочем, ел Филипп меньше младенца. На глазах самый красивый из королей преображался в тощего, морщинистого, изможденного старика.

На двадцать пятый день Филипп попытался встать – к удивлению окружающих и радости первого советника. Ему почти удалось сесть с помощью Ангеррана де Мариньи, но в последний момент лицо монарха искривила гримаса человека, который претерпевает страшную боль.

– Нашему сиру плохо! – закричал советник, державший в руках короля. – Лекаря сюда!

Прибежавший врач сказал, что будет лучше, если сир примет лежачее положение. Ангерран ослабил руки, но король не смог лечь. Он застыл в сидячем положении, словно памятник, ноги и руки короля холодели, и только лицо продолжало жить, изображая новые и новые ужасные гримасы. Наконец, его губы вытянулись вперед, и Филипп выдавил фразу:

– Жак де Моле, прости…

Сила, державшая короля в скрюченном состоянии, внезапно перестала действовать. Его голова с силой опустилась на подушку, и монарх затих навсегда. Филипп IV умер на сорок седьмом году жизни, в тот же год, когда был казнен Великий магистр ордена Храма.

Видимо, подле умирающего короля, кроме Ангеррана де Мариньи, оказался еще кто-то, кто понимал нечленораздельную речь повелителя. Потому, одновременно со смертью монарха, распространился слух, что Филиппа Красивого призвал на Суд Божий Великий магистр ордена Храма. И родилась легенда, которой предстояло жить вечно.

При всех своих недостатках Филипп Красивый оставил королевство сильным, приросшим городами, замками и землями. Но пользоваться его наследством будет другая династия, так как детям пришлось расплачиваться за преступления отца. По смерти Филиппа оставалось три сына. Они – один вслед за другим – побывали некоторое время на троне и ушли в мир иной далеко не в старческом возрасте. Людовик X Сварливый умер в возрасте двадцати шести лет, его сын Иоанн Посмертный прожил всего пять дней.