Сокровище троллей

— Еще как веет… Она… ну, будто человек все слезы выплакал — и глядит перед собой, ничего не видит, горе его каменным сделало. И так хочется его утешить…

— Что ж, Дождик, попробуй.

— Для начала бы узнать, что там случилось. Ты же, бабушка, рассказать не хочешь!

— Спроси у того, кто знает больше моего.

— Стариков в деревне поспрашивать?

— Ты уже к пасечнику Авипрешу сунулся — и много узнал? Из его сверстников в деревне только один остался: Сарторш Южный Камень, дед Хиторша. Суровый и крепкий старик. Он тебе попросту по шее даст.

— А у кого же тогда…

— У воды, внучек. Вода все знает.

— Ты про хозяйку Тагизарны?

— Умница, внучек.

— Она же вчера меня чуть не убила!

— А завтра мы к ней вдвоем пойдем. Я как берегом хожу, так всегда присаживаюсь с нею поболтать. Авось не откажет в помощи старой подруге… Прибавь-ка, внучек, шагу, а то к ужину опоздаем. В «Посохе чародея» уже за стол садятся.

* * *

В «Посохе чародея» уже садились за стол. Дагерта как раз собиралась послать Недотепку за двумя отсутствующими гостями, когда наверху, на галерее, распахнулась и тут же захлопнулась дверь.

По лестнице ринулся вниз Намиэл… вернее, попытался ринуться, но споткнулся на верхней ступеньке, кубарем покатился вниз, поднялся, опираясь на перила.

И заговорил. Горячо, бессвязно…

Но его поняли. Сразу. И сразу поверили. Потому что все чувствовали: рядом творится что-то непонятное и скверное.

— Мы, значит, весь день его тварь кормим? — воскликнула одна из сестер.

— И перессорились! — гневно подхватила вторая.

— А мне худые советы давал! — возмутилась Дагерта.

— Что, и тебе тоже? — удивился Кринаш.

Тут наверху открылась дверь, из нее осторожно выглянул Эшуаф с Пузатиком на плече.

Все разом замолчали.

Наступившая тишина ввела Эшуафа в заблуждение. Он решил, что все обошлось, мальчишка промолчал… И двинулся вниз, чтобы присоединиться к трапезе.

Уже на нижней ступеньке он заметил пристальные взгляды и дернулся было назад. Но стоящий у лестницы Хиторш сцапал его за шиворот.

— Это из-за твоей твари мне от хозяина досталось? — гаркнул он и так тряхнул Эшуафа, что тот едва из куртки не вылетел.

Пузатик брякнулся на ступеньки — и тут же рядом с ним растянулся дрессировщик.

Оба сразу вскочили и помчались по лестнице на галерею к своей комнате — прятаться. Улепетывали они с проворством, наводящим на мысль о том, что бьют их далеко не впервые.

Но Эшуаф и его питомец опоздали. Мстительные рыжие барышни по второй лестнице взлетели наверх и почти столкнулись с укротителем у дверей.

Эшуаф даже не попытался прорваться в комнату мимо разъяренных девиц: глаза выцарапают! Заметался по лестнице между близнецами и гневно ожидающим внизу Хиторшем: парень не погнался за укротителем, поняв, что тому все равно некуда деться.

Дрессировщик хотел было сигануть через перила, но увидел внизу Дагерту с ухватом и в отчаянии застыл на месте. У его ног, вереща, топтался Пузатик.

Маленький Нурнаш не понимал, в чем дело, но визжал от восторга.

И тут грянул хозяйский, непререкаемый, спасительный глас:

— А ну, не трогать! Не трогать, я сказал! В «Посохе чародея» гостей не бьют. Вот вышвырну его сейчас за ворота — тогда с ним и толкуйте, если догоните.

Эшуаф пискнул:

— Темнеет уже!

— Ничего, до деревни до ночи доскачешь, — безжалостно ответил Кринаш. — А нет — так что тебе ночных тварей бояться? Ты же, ясно-понятно, везучий!

* * *

А на сеновале над конюшней служанка Бирита, напрочь забыв про оставшегося в столице дружка-десятника, выражала кучеру Джайчи свою благодарность за спасение от грабителей. Крепко так выражала, сердечно, темпераментно и уже второй раз. Причем со взаимным удовольствием, потому что бывший боцман «Седой волны» был хоть и не молод, но силен. И на нежные женские чувства ответить мог так, что потом самому вспомнить не стыдно было.

Когда вторая вспышка благодарных чувств утихла, служанка хотела высказаться как раз в том смысле, что иные моряки зрелых лет могут поучить городских молокососов обращению с женщинами. Но тут кучер приподнялся на локте и спросил:

— Что там за гам?

Служанка тоже услышала шум и с любопытством вскинулась:

— Ой, глянем!

Оба подобрались по сену к крошечному оконцу и приоткрыли его.

— Да это ж тот гость… со зверушкой. Чего это он на ночь глядя уезжает?

— А чего все столпились и шумят?

— Да кто ж так седлает коня, а?

— Едет… А что это… ой! Дагерта ему вслед — поленом!

— Ты глянь, попала! По башке! Во ручка у бабы…

* * *

— Врал он насчет удачи, — хохотнул певец Арби. — Вон как его госпожа Дагерта поленом проводила. Это везение, да?

— А ведь он куда-нибудь прискачет… — тревожно вздохнула Дагерта. — И опять за свои пакости возьмется!

— Ясно-понятно, возьмется! — повел плечом хозяин. — Ну и что? Один он, что ли, бродит по свету, наживается на людской злобе да подлости? Всей-то разницы, что другие — без зверушки.

* * *

За поворотом дороги Эшуаф заново переседлывал наспех оседланную лошадь. Норовистая вороная злилась и боком теснила хозяина в глубокий снег.

Эшуаф поднял руку, потрогал затылок и громко возмутился: