Сокровищница ацтеков

Что касается Пабло, то он далеко не так благополучно провел время своего плена, как фра-Антонио; жрецы не на шутку старались обратить его в язычество, прибегая для этого к суровым мерам. Когда нас так грубо разлучили с мальчиком во время ареста в жилище верховного жреца Пабло и Эль-Сабио торопливо потащили по ступеням к храму, а через храм в сокровищницу; здесь Пабло и оставался в заключении, но не в том месте, где мы находились теперь. Его морили голодом, жаждой, жестоко били и грозили ему смертью, если он не покорится. Но он остался тверд в свой вере. Передавая нам эти подробности, мальчик горько рыдал; по его словам, он не хотел отказаться от христианства, главным образом, из боязни огорчить фра-Антонио и меня. Фра-Аитонио пристыдил его слегка за это и напомнил ему, что он был обязан держаться христианства, несмотря ни на какие угрозы, из любви к Спасителю, что, впрочем, нисколько не умаляло его настоящего подвига, а в заключение францисканец похвалил юношу за твердость в испытаниях, которые испугали бы многих людей на его месте. Пока бедного Пабло терзали таким образом, только один человек выказывал ему участие. Это был старик, по-видимому, хранитель архивов, собранных в сокровищнице. Он дважды рисковал собственной жизнью, тайно принося заключенному питье и еду. К счастью, мальчика ни разу не разлучали с Эль-Сабио и не отняли у него губной гармошки; таким образом присутствие четвероногого друга и музыка помогали ему переносить тяжелую участь.

Когда, в свою очередь, мы с Рейбёрном и Янгом начали описывать наши несравненно более удивительные приключения и заговорили о своих радужных надеждах, разлетевшихся прахом, то избегали толковать о будущем. Обходя этот тягостный и бесполезный вопрос, мы старались весело болтать о посторонних вещах, как из желания поддержать свою бодрость, так и из боязни расстроить Рейбёрна, у которого уже открылась лихорадка из-за раны. Но, несмотря на эти благоразумные предосторожности, ни один из нас не сомневался, какая готовится нам судьба, и даже не надеялся на отсрочку жестокой казни.

Поэтому мы сильно удивлялись, что проходил день за днем, а все оставалось по-прежнему. От человека, приносившего нам пищу, мы не могли узнать ровно ничего, но не вследствие его скрытности, а потому, что он сам ничего не знал о планах верховного жреца. Нашим тюремщиком был один из жрецов; несмотря на свое звание он относился к нам с участием и даже слушал обращенные к нему наставления фра-Антонио, пытавшегося просветить его светом христианства. Но проповедь францисканца не находила дорогу к сердцу язычника – очевидно, он был менее податлив, чем первый тюремщик миссионера. Кроме него, мы видели иногда старика, оказавшего покровительство Пабло, хранителя архивов. По своему официальному положению, он имел свободный доступ в ту часть сокровищницы, от которой нас отделяла вторая решетка. У этой решетки мне случалось вступать с ним в интересные разговоры по части археологии; между тем фра-Антонио стал относиться к старику равнодушнее, заметив, как мало действует на него истолкование христианских доктрин. В самом деле, этот почтенный жрец был весь поглощен изучением древностей и мало интересовался религиозными вопросами. Не увлекаясь христианством, он в то же время не был ревностным последователем и своей собственной веры. От него я узнал много любопытных вещей касательно ацтекского народа; между прочим, он указал мне также, каким образом велись их летописи, как мало-помалу живописные грамоты ацтеков сменялись письменами, представлявшими нечто среднее между идеографами и азбукой, употребляемой у корейцев. Этот предмет был впоследствии пространно описан в моем ученом сочинении. Архивариус сообщил мне, между прочим, об одном обстоятельстве, сильно его изумлявшем. О том, что верховный жрец по нескольку раз в год удалялся в то самое место, где мы были теперь заключены, и проводил здесь иногда по целому месяцу, вдали от своего народа, без пищи и питья. Итцакоатль уверял своих подданных, что в это время он находится в непосредственном общении с богами.