– По-моему, мы сделаем хорошо, приведя в порядок старинную церковь в Морелии. Я очень рад, профессор, что вам пришла в голову такая мысль. Это самое лучшее средство почтить память фра-Антонио; он так горячо любил свой храм и мы постараемся украсить его всем, что можно приобрести за деньги.
– Конечно, – согласился Янг, – но только я полагаю, что наш профессор ухитрится придать всем новым украшениям, которые мы туда поместим, такой вид, как будто они просуществовали двести лет. Сначала я был против реставрации старого здания. Мне хотелось выстроить первоклассный новый храм с высокой колокольней, паровым отоплением, электрическим освещением и большим органом, который потрясал бы своды, когда на нем заиграют. Но падре так же любил все старомодное, как и профессор, поэтому лучше сделать все по его вкусу. Положим, мне не совсем приятно тратить деньги на католическую церковь. Когда я рассказал о своем намерении моей старушке-тетке, живущей в Мелтоне, она страшно возмутилась, разбранила меня и не успокоилась даже тогда, когда я прибавил, что ради покойного падре готов поехать в Рим и пожать руку самому папе. Действительно, – продолжал грузовой агент серьезным тоном, причем его голос заметно дрогнул, – я рад сделать в память фра-Антонио что угодно, потому что никогда в жизни не встречал человека такой ангельской доброты, как падре. И когда я только вспомню, что он спас всем нам четверым наши ничтожные жизни, пожертвовав своей собственной, которая стоила в десять раз больше наших четырех, вместе взятых, я забываю, что францисканец исповедовал другую религию. Клянусь честью, я готов проломить голову всякому, кто осмелится сказать, что он не был самым умным и совершеннейшим человеком в мире!
Пабло уловил слово «падре» в непонятной ему английский речи Янга, и, когда мальчик поднял на меня глаза из своего уголка, я заметил, что они наполнились слезами. Да и глаза Рейбёрна подозрительно блеснули, когда он вдруг отвернулся в сторону, чтобы вытряхнуть в огонь пепел из своей трубки. Передо мной также все предметы подернулись на минуту легким туманом, когда нежное и вместе с тем горькое воспоминание об умершем друге взволновало мне сердце.
Мои гости скоро ушли: нам не хотелось переводить разговор на обыденные житейские темы. Пабло я приказал ложиться спать и остался в библиотеке один. Мне хотелось просмотреть в тот вечер реферат, который я собирался в скором времени прочесть на заседании археологического института, но мои мысли блуждали далеко и неудержимо стремились к недавнему прошлому, так что я был вынужден отложить в сторону перо.
Поздний час и одиночество располагали к задумчивости; я мысленно переживал все время моего знакомства с фра-Антонио с первого дня, когда увидел его коленопреклоненным перед распятием в ризнице, до последнего момента мученической кончины подвижника.
И пока я вспоминал нашу нежную дружбу с фра-Антонио и варварскую жестокость его мучителей, мной овладела такая невыносимая тоска, такое горькое сожаление, что я не знал, куда деваться. Но вдруг в моей душе возникло твердое убеждение – оставшееся непоколебимым до сих пор – что из любви к фра-Антонио я должен радоваться его трагическому концу. Ведь когда я встретил его первый раз в церкви Святого Франциска в Морелии, погруженного в пламенный религиозный экстаз, юный, чистый сердцем монах с его возвышенными помыслами вымаливал себе именно тот мученический венец, которого и достиг по воле Божьей в языческом городе Кулхуакане. Эта странная мысль всецело поглотила меня, и надо мной как будто раздался голос падре, говоривший: «Я стремлюсь заслужить иную жизнь, бесконечную, славную, и переселиться туда, где нет ни смерти, ни греха, ни страдания».
Серия исторических романов:
В. Пронин. Катулл
Е. Карнович. Пагуба
М. Попов. Капер Его Величества
А. К. Дойл. Изгнанники
В. Шигин. Взятие Корфу
Б. Тумасов. Вздыбленная Русь
Т. Мунд. Граф Мирабо
В. Костылев. Кузьма Минин
М. Зевако. Двор чудес