Сокровищница тайн

Ты в короне посланцев жемчужина выше сравненья
Тем даруешь венцы, кто возвышен по праву рожденья.

Те, кто здесь рождены или в чуждых пределах живут,

В этом доме толпясь, твоего покровительства ждут.

Тот, кем бейт

бытия был во имя посланника начат,Знал, что имя его только рифмой конец обозначит[32].

Мир в развалинах был, но когда указанье пришло,

Вновь тобой и Адамом отстроено было село.

В воздвигаемом доме мы лучшей красы не встречали,

Чем последний кирпич и вода, налитая вначале.

Ты  —  Адам

, ты и Ной, но превыше, чем тот и другой,Им обоим тобою развязан был узел тугой.

Съел Адам

то зерно[33], где исток первородного срама,Но раскаянье слаще варенья из роз для Адама.

В покаянный цветник благовонье твое пролилось,

И лишь пыль твоей улицы  —  сахар адамовых роз.

Лишь по воле твоей роз раскаянья сердце вкусило.

Так раскаялись розы, что сахаром их оросило.

Мяч  покорности  богу в предвечности  был сотворен,

На ристалище сердца посланником брошен был он.

Был Адам новичком,  —  с чоуганом

еще незнакомый,Мяч он клюшкой повел, этой новой забавой влекомый.

Но когда его конь устремился пшеницу топтать,

Мяч пришлось ему бросить и в угол ристалища стать.[34]

Ной

живою водой был обрадован, мучась от жажды,  —Но изведал потоп, потому что ошибся однажды.

Колыбель Авраамова

много ль смогла обрести?  —Полпути проплыла и три раза тонула в пути[35].

Лишь Давиду

стеснило дыханье, он стал поневолеНизким голосом петь, как певать не случалось дотоле.

Соломона

был нрав безупречен, но царский уделЛег пятном на него, и венца он носить не хотел.

Даже явное видеть Иосиф

не мог из колодца,  —Лишь веревку с бадейкой, которой вода достается.

Хызр

коня своего повернул от бесплодных дорог,И полы его край в роднике животворном намок.

Увидал Моисей

, что он чаши лишен послушанья,И о гору «Явись мне» сосуд он разбил упованья[36].

Иисус

был пророком, но был от зерна он далек,А в пророческом доме не принят безотчий пророк.

Ты единственный смог небосвода создать начертанье,

Тень от клюшки один ты накинул на мяч послушанья.

На посланье  —  печать, на печати той буквы твои.

Завершилась хутба при твоем на земле бытии.

Встань и мир сотвори совершеннее неба намного,

Подвиг сам соверши, не надейся на творчество бога.

Твой ристалищный круг ограничен небесной чертой,

Шар земной на изгибину клюшки подцеплен тобой.

Прочь ничто удалилось, а бренность не вышла на поле,  —

Так несись же, скачи  —  все твоей здесь покорствует воле!

Что есть бренность? Из чаши похитит ли воду твою?

Унести твою славу по силам ли небытию?

Ты заставь, чтоб стопа небытья в небытье и блуждала,

Чтобы бренности руку запястие бренности сжало.

Речь дыханьем твоим бессловесным дана существам,

Безнадежную страсть исцеляет оно как бальзам.

Разум,    вспомоществуем   твоим   вдохновенным   уставом,

Спас нам судно души, погибавшее в море кровавом.

Обратимся к тебе, обратясь к девяти небесам,

Шестидневный  нарцисс[37]  —  украшенье твоим волосам.

Наподобье волос твоих мир всколыхнется широко,

Если волос единый падет с головы у пророка.

Ты умеешь прочесть то, чего не писало перо,

Ты умеешь узнать то, что мозга скрывает нутро.

Не бывало, чтоб буквы писал ты своими перстами[38]

,Но они никогда не стирались чужими перстами.

Все перстами сотрется, лишится своей позолоты, —

Только речи твои не доставили пальцам работы.

Стал лепешкою сладкою прах из-под двери твоей,

Улыбнулись фисташкою губы, кизила алей.

Хлеба горсть твоего на дороге любви, по барханам,

Это на сорок дней пропитанья  —  любви караванам.

Ясный день мой и утро спасенья везде и всегда!

Я у ног твоих прах, ибо ты мне  —  живая вода.

Прах от   ног  твоих  —  сад, где душа наполняется миром,

И гробница твоя для души моей сделалась миром.

Из-под ног твоих пылью глаза Низами насурмлю,

И попону коня на плечо, как невольник, взвалю.

Над гробницей пророка, подобной душе беспорочной,

Поднимусь я как ветер и пылью осяду песочной.

Чтобы знатные люди из праха могли моего

Замешать галию и на голову вылить его.