Сокрушенная империя

Чего он хотел, не имеет значения. Это было не его решение. Может, я и его сестра, но я больше не маленькая девочка. Я взрослая женщина. Взрослая женщина, которая заслуживала знать правду. И тот факт, что он думал, будто это нормально – скрывать от меня что-то настолько важное… непростителен.

– Вы для меня больше никто, – выплевываю я в ответ, слезы затуманивают глаза, когда я смотрю на своих братьев. – Пошли вы оба.

Джейс делает шаг вперед, пытаясь схватить меня, когда я ухожу, но Дилан вклинивается между нами.

– Оставь ее в покое, Джейс.

Я вздрагиваю, когда она обнимает меня. Мгновение спустя к нам присоединяется Сойер.

– Мне так жаль, – выдыхает Сойер.

Я стою неподвижно, пока они обе пытаются утешить меня, словно я могу сломаться в любую секунду. И хотя сейчас я рискую превратиться в гору осколков… это не осколки стекла.

Это осколки снаряда.

Я почти чувствую, что сдаюсь, когда очередная волна боли захлестывает меня, но поскольку гневу поддаться гораздо легче, чем печали, пронзающей мою душу, я отталкиваю их обеих.

– Оставьте меня в покое.

Я осматриваю комнату, убедившись, что вижу всех, потому что хочу, чтобы все они знали, что я вкладываю в эти слова каждую клеточку своей души.

– К черту эту семью. С меня хватит.

Глава шестьдесят шестая

Оукли

Есть миллион вещей, которые я сделал бы иначе в ту ночь.

Я бы не стал пить или употреблять. Не стал бы обвинять Бьянку за то, что она рассказала отцу правду о Кристалл. А еще – садиться за руль, из-за чего не убил бы Хейли. Но самое главное? Я бы не стал причинять боль Бьянке.

Не потому, что она никогда не простит меня. Ее прощение – не главное. Но потому, что это разрушило ее доверие и веру в меня.

В нас.

Ведь, в конце концов, я сделал то, чего поклялся никогда не делать. Я ушел. И заставил ее разбираться с проблемами, которые я устроил, в одиночку.

Потому что мне было чертовски больно оставаться.

Я стучу в дверь ее комнаты, чертовски надеясь, что она откроет.

Дилан написала мне полчаса назад и сказала, мол Бьянка приходила в их квартиру, готовая сжечь ее дотла, поскольку Джейс не рассказал ей о потере нашего ребенка.

Честно? Я удивлен, что она ее не сожгла.

Я видел, как она смотрела на меня – с такой болью и отчаянием. Могу только представить, какой гнев она, должно быть, выплеснула на своих братьев.

Вот почему я сейчас здесь. Я не могу все исправить, не могу заставить ее снова начать общаться со своей семьей. Но я могу показать ей, куда направить всю эту обиду и боль. Пусть вселенная и считает меня непригодным на роль отца, Бьянка когда-нибудь станет отличной матерью.

И я не желаю, чтобы она думала, будто в случившемся есть хоть капля ее вины. Мне нужно, чтобы она винила того, кто на самом деле виноват. Так она сможет пережить это и двигаться дальше. Потому что я хочу для нее самого лучшего. И независимо от того, ненавидит она меня или нет, это никогда не изменит того факта, что я всегда буду любить ее.

Глава шестьдесят седьмая

Бьянка

Я игнорирую непрекращающийся стук в дверь и продолжаю складывать вещи в чемодан.

– Наконец-то, – бормочу я, когда шум прекращается.

Однако мое облегчение длится недолго, потому что он начинается снова.

Черт возьми. Джейс может быть таким чертовски упрямым, и этого вполне достаточно, чтобы заставить любого рвать на себе волосы.

– Уходи, Джейс.

С меня хватит. Хватит всего этого.

Я хочу убежать подальше из этого дурацкого города, где не происходит ничего хорошего, и никогда не оглядываться назад.

– Это я.

Замираю при звуке глубокого, резкого голоса Оукли.

Я должна сказать ему, чтобы он уходил. Затем пригрозить вызвать полицию, если он начнет сопротивляться. Но я этого не делаю. Потому что он единственный человек на планете, который может понять мою потерю.

Ведь этот ребенок был не только моим.

Но его тоже.

Его глаза налиты кровью, а резкие черты лица напряжены, как будто он ждет, что я выгоню его, но готов до последнего бороться со мной.

– Что тебе нужно?

Оукли входит в комнату, несмотря на то, что я его не приглашала.

– Увидеть тебя. – Его взгляд останавливается на моем чемодане, набитом одеждой. – Куда ты собираешься?

Я закрываю дверь и прислоняюсь к ней.

– Уезжаю из города.

И оставляю все эти гребаные воспоминания позади.

Он кивает.

– Понимаю.

Открываю рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но потом он говорит:

– Я решил сесть в тюрьму, чтобы сбежать.

Скрещиваю руки на груди.

– Это помогло?

– Нет. – Он выдерживает мой пристальный взгляд, выражение его лица становится мрачным. – Я думал о тебе и ребенке каждую секунду каждого дня.

Его слова вызывают у меня приступ боли, и я вздрагиваю.

Я даже не знаю, кто это был: девочка или мальчик. Мне так и не удалось услышать сердцебиение малыша. Или подержать его.

– Я не знаю, как могу так сильно горевать о чем-то, чего никогда даже не существовало.