Сокрушитель

— Дело случая. Попал в плен я от контузии, форма разорвана осколками вдрызг, но сам особо не пострадал, тяжёлая контузия и полное отсутствие слуха. Я метров двадцать в колонне прошёл, иногда оборачиваясь и видя, как добивают обессиливших. Другие пленные проходили мимо, безразличные, никто не помогал ни им, ни мне, как будто не свои. А жить очень хотелось, умирать я не желал, мало немцев набил и трофеев добыл. И тут я почувствовал помощь, кто-то приобнял меня и помогал идти. Я на грани сознания плавал, вот-вот упаду, но рассмотрел девчонку, та была в форме военфельдшера, молоденькая совсем, блондинка, красивая, и она помогала мне идти. Видно, что тяжело, та ростом мне по плечо, но крепилась, плакала, видел слёзы текли, но помогала в меру сил. Другие шли мимо, отводили взгляд. Вот тогда я покаялся, сбегу, а это обязательно случится, на других плевать, но эту девушку вытащу. Сам лягу, но её спасу. Та договорилась с тремя артиллеристами, они парни крепкое, и те донесли меня до бараков. Я этого не видел, без сознания был. На себе несли, чтобы не дать немцам добить меня как других обессиливших на обочине. Парни специально считали, тридцать шесть тел на дороге осталось. Оказалось, за помощь белобрысая отдавала им свой паёк, свою еду, мне с ней своим пайком пришлось делится. Три дня я отлёживался в бараке. Их каждый день освобождали, командиров выявляли, в свои колонны отправляли, женщин. Я белобрысую прятал, а тут очнулся на третьи сутки, чуть легче было, но слух ещё не вернулся, а белобрысой нет. Сосед на пальцах сообщил, что её немцы увели. Ох я разозлился. Состояние так себе было, но идти мог. Утро, барак пустой, только раненые и смертельно уставший врач, что ими занимался. Дошёл до ворот и забарабанил. А когда открыли, сказал на немецком…

— Простите, что прерываю, вы знаете немецкий?

— Да. Не очень хорошо, у нас в деревне жила два года немецкая семья, агрономы, но потом уехали. Я с их ребёнком дружил, с сыном. Он и научил, и писать. Интересно было, его родители учили вместе со мной. Так вот, я сообщил, что выявил в бараке переодетого советского офицера и комиссара-жида. Мне главное покинуть барак, можно что угодно наболтать. Немцам это было интересно, комиссаров они сразу расстреливали, и евреев. Проверяли обрезанные или нет, немало разных парней с Кавказа, главное нос с горбинкой и кучерявость, так расстреляли. Отвели меня в кабинет к лейтенанту, из охраны лагеря. А у меня гвоздь зажат в руке, если знать куда бить, даже в моём состоянии, а я стоял нетвёрдо, можно убить. Только повезло, лейтенант сидя за столом заряжал «Наган», да не простой, с глушителем. У меня такой был, даже три штуки. Когда в окружении был, ночью самолёт прошёл над лесом, и в небе парашюты рассмотрел. Оказалось, там помимо десантников грузы скинули, вот один на меня и упал, я пока в форме морской звезды лежал и звёздочки считал, что перед глазами летали, те собрали грузы, тот что на меня упал не нашли, видимо сильно в сторону снесло, и убежали, задание у них какое-то. Вышли бы ко мне, пару челюстей точно свернул кулаками, пусть в следующий раз смотрят куда скидывают. Я потом, когда очнулся, вскрыл баул, там три «Нагана» с глушителями и патронами, припасы. В схроне оставил. Так что это оружие мне хорошо известно, уже использовал. Я же подошёл к столу лейтенанта, сообщив, что глухой из-за контузии, и кинул гвоздь в лицо офицера. Почему-то только это в голову пришло. Главное ошеломить. Тот зажмурился, что позволило мне вырвать револьвер у него и застрелить конвойного, ну и взял на прицел офицера и стал допрашивать. Тот писал ответы на блокноте. Печатными буквами. Прописью я читать пока не умею. Вот и узнал, что белобрысую увезли в лагерь для военнопленных…

— Извините, Ростислав, почему вы девушку так называете?

— А как?

— По имени.

— А как её зовут?

— Вы не знаете?

— Нет. Надеялся вы скажите. Да и как узнать, я глухим был, на пальцах всё общение. Да и та не возражала, когда я её так называл.

— Ясно. И что дальше было, очень интересно.