Сокрытые-в-тенях

Она безучастно наблюдала за палисадником во внутреннем дворике, где разгуливали три голубя и большая ворона. Голуби поглядывали на неприятную соседку опасливо и держались в стороне.

Старинные часы пробили полдень. Они висели в дальней комнате, в столовой, но их протяжное «дон-ц! дон-ц!» разнеслось на всю квартиру.

Ане вспомнился маятник этих часов — длинный, с подвеской в виде шара, на котором сидел забавный человечек и молился циферблату. Когда в доме стояла тишина, маятник слегка поскрипывал: «Скри-ип — скрип! Скри-ип — скрип!»

Ворона насторожилась и слегка припала грудью к земле, вращая головой в поисках угрозы.

Аня мысленно «превратила» маятник в большую черную дворнягу и «запустила» ту в палисадник. Ей хотелось, чтобы там сейчас была собака.

Голуби как ни в чем не бывало склевывали что-то с мокрой земли, но ворона ни с того ни с сего запрыгала к штакетнику, готовая улететь. Тяжелая и неповоротливая, она чувствовала себя куда увереннее в воздухе или на дереве.

Из кустов вышла понурая шавка. Теперь они стояли друг против друга — застывшая от удивления ворона и унылый, уставший от всего в этой жизни пес, всего-то раза в два больше самой вороны. Птица осмелела, завертела головой и замотала хвостом. Торопливости в ее движениях как не бывало. Она важно зашагала вдоль дорожки, насмешливо и с вызовом поглядывая на незваного гостя.

Что-то было неправильно и в рассказе домработницы Ирины. И в новой судьбе Ани, которую та себе не выбирала.

Женщина, похожая на Дину Сольвейго, как две капли воды, но с голосом противным и резким, расчувствовавшись, долго объясняла хозяйке, что стряслось и отчего та оказалась так далеко от Москвы.

— Знала бы, что так все повернется, я бы куда надо обратилась при первых же признаках вашего заболевания! — вздыхала она. — Так у меня голова — не Дом Советов. Знать бы, где упадешь…

И выходило, по словам Ирины, что пару лет назад на почве несчастной любви помрачился рассудок Аннушки Сергевны, да так, что застала ее однажды домработница, вернувшись пораньше, в красной от крови ванне с порезанными венами и стеклянными, совершенно безумными глазами, уставившимися в темноту оплетенного домашним плющом окна. Психиатрам из реабилитационного центра вроде бы даже удалось убедить несостоявшуюся самоубийцу не повторять прежнюю ошибку. Заштопанные руки зашили. И Аннушка Сергевна, по словам верной Ирины, с улыбкой признавала, мол, было бы еще из-за кого убиваться — помрачение просто нашло. А на самом деле болезнь притаилась и ждала своего часа, не спросившись ни докторов, ни пациентки.

— Если бы вы еще говорили, а то все молча, — сетовала Ирина. — А потом я вас снова в ванне застала. Хорошо, вы еще не успели себя вторично изуродовать…

И в больнице с Аней началось такое, что Ирине страшно было вспоминать.

— Вы себе другую жизнь придумали. Как будто жили в каком-то горном ауле и там вас похитил абрек. Вы замуж за него идти отказались, и родственники ваши вас прогнали. Это я вам рассказываю то, что вы навыдумывали, пока лежали под капельницами!

Положили Аню в хорошую частную клинику, где за нею был должный уход и присмотр. Ирина и поверить не могла, что из-за неудавшейся любви такое может произойти со взрослой современной женщиной.

— Красавицей и умницей! — особо отмечала она, качая головой. — У вас ведь не было отбоя от поклонников. А вы из-за какого-то, простите, ничтожества, альфонса… Не помните разве? Ну да, правильно. Доктор и сказал: вытеснение. Всё вы в своей личности поменяли: и биографию, и характер. И даже национальность…

Подлечившись, Аня вернулась домой веселой и бодрой. Годы, проведенные в воображаемом ауле среди гор, снова выветрились из памяти. Она попыталась даже вернуться к концертной деятельности, ведь была Аннушка Сергевна хоть и «широко известной в узких кругах», а все же талантливой певицей, и в наследство от родственников, коренных москвичей, ей досталась не только роскошная квартира в новом доме, но и немалые средства, которые она, будучи в здравом уме, планировала пустить на собственную «раскрутку». И когда все уже вроде бы наладилось, а дела пошли в гору, Аня бесследно исчезла после съемок первого в жизни музыкального клипа к своей композиции.

— Где только ни искали! Всю Москву подняли вверх тормашками! Больницы, вокзалы, аэропорты. Даже, простите, морги. Всё обзвонили и обегали — как в воду канула. Да, и в речках тоже искали. Уж столько утопленниц мне пришлось переглядеть — это в страшном сне такое не приснится! Мне теперь на каждом углу русалки эти с белыми глазами, как у мертвых рыб, мерещатся. Фу! Собачка ваша без вас затосковала и умерла…

— Остались ее фотоснимки? — спросила тогда Аня.

— Так вы же все фотки у себя на компьютере уничтожили. А фотоальбомы забрали с собой. Ну, может, у знакомых поспрашивать…