Соль

Маска прикрепилась ко рту, и через пару секунд носовые фильтры заняли свое место. Воздух все еще отдавал ночной прохладой, и меня поразило, насколько быстро купол – тот самый, который мы закончили всего несколько часов назад, – начал прогреваться. Кожа приятно озябла. Я побрел к ближайшему нагромождению камней и присел там. Было глупо, конечно, находиться снаружи без надобности и тем самым увеличивать дозу радиации, которую отмечал дозиметр, болтавшийся на комбинезоне. Показания прибора проверяли каждую неделю, и превышение нормы определяло назначение на другую работу. Я бы очень не хотел получить месячный наряд на труд в замкнутом пространстве, мне нравилось быть на улице; но тогда меня заворожило солнце. Оно еще только выбиралось из-за гор.

Гигантская треугольная тень ложилась на поверхность Арадиса, где клубился хлорный туман. Розово-белый покров Истенемских гор утром казался темным. Остальные скалы, на другом берегу моря, на западе, сияли под прямыми лучами, окрашивались в оттенки белого.

Вскоре я поднялся и пошел к общежитию – скорее, чтобы скрыться от радиации, чем с какой-то определенной целью. На площадке около входа люди играли в футбол, и я повернул к гусиной ферме, все еще мечтая об уединении. Именно там Турья начинала работу по утрам.

Она рассыпала зерна для летающих птиц и заменяла воду в их кормушках. Я следил за ее работой, опираясь на недавно посаженное дерево. В теле все еще не чувствовалось усталости, скорее наоборот – ощущалась гиперактивность, возбуждение от окончания проекта до срока и от утреннего секса.

В движениях Турьи было что-то успокаивающее. Спокойствие, грация. От кормушек к воротам, затем к гусиному загону, выпустить птиц на прогулку. Они вышли, шипя и крякая по гусиному обыкновению, Турья – за ними, махая руками и крича, пытаясь заставить их двигаться быстрее.

Этих гусей создали при помощи генной инженерии. Ростом они догоняют человека, а весят и того больше, но мозги их остаются в прежнем количестве, поэтому птиц легко напугать. Стадо принялось за еду, а Турья ходила между ними, подталкивая и осматривая. Вот она заметила загноившуюся рану на ноге псевдогуся, мигом схватила огромную птицу и положила на пол. Я застыл в восхищении. Такая грациозность и такая сила. Она даже не садилась: крылья твари бились по полу, голова моталась в разные стороны, а ноги болтались в воздухе. Турья промыла рану и залепила ее пластырем.

– Ты и раньше работала с гусями? – прокричал я с другого конца двора.

Женщина не испугалась, по чему я заключил, что мой призыв отмечен, но проигнорирован. Она закончила возиться с раненым псевдогусем, посмотрела, как он, прихрамывая, пустился обратно к кормушке, потом подошла ко мне и уселась рядом.

– Это один из самых моих любимых видов работы, – заметила она. – Мне всегда нравились птицы.

– Да, птицы; птицы мне тоже нравятся, но только не гуси, – сказал я.

– Правда? – Она повернулась и сощурила глаза, приготовившись смеяться над шуткой. – Почему?

– Не знаю, может быть, из-за зубов, – ответил я. – У птиц не должно быть зубов, они предназначены для животных, а гусям только придают угрожающий вид.

Она засмеялась:

– Ты, оказывается, ригидист.

Турья имела в виду древнюю секту, которая образовалась еще до начала путешествия, группу людей, которые проповедовали что-то вроде религиозно окрашенного натурализма. Теперь название использовалось только как издевка.

Я засмеялся вместе с ней.

– Ты красивая, – заметил я, чувствуя, как тепло разливается по телу.

– А ты нет, – парировала она. – По крайней мере, не в моем вкусе. Хотя некоторым нравишься.

– Есть и такие?

– Конечно.

– Значит, ты знаешь, кто я?

– Конечно, – повторила она.

– Но не считаешь меня привлекательным?

Турья пожала плечами:

– Мне нравятся крупные мускулистые мужчины.

– Какая жалость, – усмехнулся я, – а я как раз хотел спросить, не хочешь ли ты заняться сексом после работы. Но теперь оказывается, что ты любишь только горы мышц.

Она улыбнулась:

– Может, мы и займемся сексом, но не раньше, чем я закончу с работой.

Вот так вот просто. Я заснул под деревом, а Турья вернулась к работе. Как приятно было просто лежать там: внезапно возвращаться к реальности, видеть ее и снова проваливаться в сон.

БАРЛЕЙ

Одной из причин существования данного документа является мое желание поведать вам об одном герое, Жан-Пьере Дрейфусе. Вы видели его фотографии, и мне незачем начинать с описания внешности, разве что упомяну, что фотографы не смогли уловить и передать его живую мимику, энергию в глазах и чертах губ. Он был отличным офицером, его не забыли до сегодняшнего дня. Жан-Пьер стал символом, воплощением самой сущности Сенара.