Соль и сахар

Его глаза яростно блестят.

Нет. Я была не права.

Остальные входят, и у них отвисают челюсти, когда они видят беспорядок по всему полу. Я краснею от унижения.

– Мне так жаль, – говорю я им. – Я все уберу.

– Больше ничего не трогай, – говорит Педро. – Если бы я не знал твою семью, я бы подумал, что ты не умеешь готовить. Пытаешься устроить на моей кухне диверсию или что-то в этом роде?

Я останавливаюсь, сжимая кулаки.

– Кто сказал, что я не умею готовить? Это вышло слу- чайно!

– Ты слишком резок, – говорит Виктор, обходя стойку и становясь рядом со мной. – Ну и что с того, что она сожгла сковородку с бригадейро? Это случается. Расслабься. Это клуб. Мы не профессионалы.

Лицо Педро становится таким красным, что я понимаю: Виктор задел его за живое.

– Выходит, это просто развлечение и игры? – выплевывает Педро. – Это не просто клуб, где любой может убить время после школы. Организации, с которыми мы работаем, зависят от нас и заслуживают уважения. Я не собираюсь позволять кому попало присоединяться и готовить далеко не идеальную еду. – Он хмуро смотрит на меня. – Этот клуб очень много значит для меня. Пожалуйста, не втягивай в это проблемы наших семей, если это то, что ты делала. Ту еду, которую ты видела в коробках, и бригадейро, которое ты сожгла, мы жертвуем общественным организациям общины. Многие семьи рассчитывают на эти блюда. Так что, какие бы проблемы у тебя ни были со мной, моей семьей или «Сахаром», умоляю тебя, Ларисса, просто не делай ничего, что могло бы испортить работу, которую мы здесь делаем.

Неужели он действительно верит, что я настолько ужасный человек? Я чувствую, как к глазам подступают слезы.

– Я бы не стала делать ничего подобного. Но, конечно, ты будешь думать обо мне самое худшее!

Я разворачиваюсь и убегаю, прежде чем он увидит, что я плачу.

17

ПОНЕДЕЛЬНИК, 2 МАЯ

Рука болит, и я все еще дрожу от гнева, но боль от обвинений Педро гораздо сильнее. Он всегда делает обо мне скоропалительные выводы, и обычно мне все равно, что он там себе думает, но на этот раз он ударил по самому больному. Я бы никогда не причинила вреда своей общине только ради того, чтобы отомстить.

У аптеки на углу я поворачиваю налево и начинаю подниматься в гору, направляясь домой, и тут замечаю маму и донью Эулалию, кричащих друг на друга посреди улицы. Я останавливаюсь, мое сердце подскакивает к горлу.

– Ты мерзкая тварь! – кричит донья Эулалия, тыча пальцем маме в лицо. – Вот кто ты такая! Мерзкая тварь!

– Убирайся с моих глаз, – кричит в ответ мама. – Это ты – единственная мерзкая тварь в районе!

Я боюсь, что это может перерасти в физическую потасовку. Несмотря на дрожащие ноги, я бегу к маме.

Она так удивилась, увидев меня, как будто забыла, что сегодня днем я задержалась в школе. Мама обнимает меня за плечи и начинает подталкивать в сторону «Соли», практически оттаскивая меня от доньи Эулалии, которая продолжает орать у нее за спиной.

Мама в спешке закрывает дверь «Соли», и на секунду я беспокоюсь, что донья Эулалия попытается силой ворваться внутрь, но, один раз ударив по двери открытой ладонью, она разворачивается и марширует обратно в «Сахар».

– Это все еще из-за того свадебного торта? – спрашиваю я, мое сердце бешено колотится в груди.

Мама сидит за стойкой, массируя виски. Ее пучок волос рассыпался, пряди падают сбоку на лицо.

– Эулалия просто закатила истерику, потому что услышала, что я встречалась с клиенткой, которую она у нас переманила. Донья Фернанда, помнишь? Ее дочь выходила замуж.

Я ахаю.

– Ты с ней встречалась? Зачем?

– Чтобы поговорить о лжи, которую распространяла Эулалия. – Должно быть, мое волнение проступает у меня на физиономии, потому что мама делает такое лицо, как будто я ее отчитываю. – Я должна была это сделать. Ты же знаешь, как эта ложь отравила последние дни твоей ба- бушки.

В моем горле образуется комок.

– Что она сказала?

– Донья Фернанда дала мне шанс объяснить, – говорит мама, завязывая на талии фартук с узорами в виде подсолнухов, который сама сшила, – и не только. Она упомянула, что ее дочь в следующем месяце хочет устроить вечеринку по случаю дня рождения. Они рассматривают возможность нанять нас.

– Правда?

– Похоже, так и будет. Они наняли «Сахар», но я сказала им, что мы можем сделать скидку на конфеты, – говорит мама, немного довольная собой. – Наконец-то все по-честному.

Я перестаю улыбаться.

Мы с Педро уже спорили из-за той эмпадиньи, испеченной в «Сахаре», когда они украли у нас последний заказ. Теперь мы украдем их заказ и испечем по их рецептам?

Не думаю, что мы должны это делать.

Кроме того, это не похоже на маму. Она не мстительна. Зачем сражаться с Молиной теми же методами, которыми они сражаются с нами?