— Взяла, отвезла в офис юристам. Копытину тоже скинула в отсканированном виде. — С моей стороны это были первичные минимальные действия, которые должна выполнить послушная «шестерка», которой Завольский-старший меня считает.
— Хорошо. — Старый боров берет паузу, что-то противно чавкая как будто нарочно мне на ухо.
Война войной, а набить брюхо — строго по расписанию.
Приходится терпеливо ждать, успокаивая себя тем, что уже сейчас, когда эта ненасытная глотка запихивает в себя очередную порцию деликатесов, он уже начал гнить изнутри. Медленнее, чем мне бы того хотелось (и гарантировало бы безопасность мне и ребенку), но он уже запущен.
— Какие у тебя есть идеи насчет того, кто организовал облаву? — спрашивает Завольский, очень характерно отрыгивая воздух. Как нарочно.
— Я была уверена, что вы в курсе, — отвечаю спокойно, и в двух словах пересказываю наш с Андреем утренний разговор.
— Это должна была быть стандартная проверка, тупая ты овца! — выкрикивает Завольский и я, пользуясь тем, что меня никто не видит, отодвигаю трубку от уха. Дышать сразу становится легче, и плевать, что это абсолютное плацебо. — Делать мне больше нечего — натравливать на себя же этих шакалов?! Кто вообще эти суки? Имена, фамилии!
Нет, определенно, Андрюша сын своего отца и теперь у меня есть одно, но железобетонное доказательство. Когда их яйца попадают в тиски — визжат эти свины абсолютно одинаково.
Продолжая отыгрывать роль послушной марионетки, сдаю пароли и явки — никакой секретной информации тут нет, все их документы, я уверена, служба безопасности «ТехноФинанс» проверила вдоль и поперек. Как уверена и в том, что Завольский увидел их самое большее через час после начала «облавы». То, что он задет эти вопросы мне — банальная проверка. Думает, что начну отнекиваться, сделаю вид, что ничего не знаю, не видела и не слышала. Именно так, по мнению этой жирно твари, ведут себя слабаки, когда их прижимают к стенке. Именно так, скорее всего, вела себя Регина, за что и поплатилась жизнью.
— Их уже проверили! Кто еще?!
— Еще?
— Не прикидывайся дурой, Валерия! Я прекрасно знаю, какая ты хитрая тварь!
— Юрий Степанович, я отвечу на все ваши вопросы, если вы будете задавать их прямо и четко. Я действительно тупая овца, но я не понимаю, что вы хотите услышать на вопрос: «Кто еще?»
— Думаешь, я совсем из ума выжил?! — Он уже натурально заходится. Бьет посуду, судя по фоновому шуму. А вот этот громкий треск — наверное, от удара хрустального графина о стену. — Думаешь, я не понял, зачем они тебя забрали? Кто вышел с тобой на связь? Имя, фамилия, должность! Какие выдвинули условия?! Я хочу знать, кто под меня копает!
— Больше никого не было. — Правду всегда легко говорить, потому что правда звучит одинаково и не дребезжит от парочки разбитых тарелок, пусть даже баснословно дорогих. — Никаких дополнительных условий. Я подписала документы от лица представителя «ТехноФинанс» о том, что документ, изъятые из офиса, были получены в первоначальном виде и что осведомлена о начавшейся проверке по статье…
Странно, но Завольский не пытается вставить свои пять копеек, пока я, чуть не зевая, перечисляю длинный список открытых против его финансовой империи дел. И только в конце (нарочно оставила на «сладкое» две самых забористых, грозящих не просто крупными штрафами, а криминальной ответственностью и конфискацией имущества) слышу от него короткое и приятно дрожащее: «Пиздец, сука, блять…»
А ведь он испугался.
Я больше года знаю эту тварь «в лицо» и видела его в разных ипостасях, но это впервые, когда он реально заикается.
— Это все? — Он очень старается держать голос, но дрожь я слышу особенно хорошо. Может потому, что последние шесть лет жила с мыслью однажды ее услышать.
— Да, больше ничего.
— Какое, блять, ничего?! — взрывается во второй раз за наш короткий разговор. — Что тебе сказали передать лично мне?
Я понимаю, что он хочет услышать условия, на которых «ТехноФинанс» и его изнеженную вседозволенностью жирную тушу оставят в покое. Ждет, что я озвучу понятные ему условия игры — кому и сколько нужно отстегнуть, чтобы снова сытно есть и сладко спать.
— Юрий Степанович, это все.
Я знаю, что мой ответ ему не понравится еще до того, как Завольский снова начинает истошно вопить в трубку и поливать меня отборной грязью. Если бы этот разговор был глаза в глаза, в этой комнате, жирный боров уже набросился бы на меня с кулаками. И даже мое беременное состояние его бы не остановило. Потому что сейчас он отчаянно, впервые за очень долго время (а может вообще впервые в жизни) испытывает ужас — как так, никто не хочет взять го грязные деньги? А что же тогда от него хотят?
«Когда человек говорит, что ему ничего не нужно, это значит, что он хочет все».
— Ты тупая ёбаная овца!!! — как резаный орет Завольский, беря в точности те же высокие ноты, что и его сынуля несколько минут назад. — Ни хуя сделать не можешь! Только жрешь и срешь!