Соль под кожей. Том второй (СИ)

— Довольно поздно, — говорю первое, что приходит на ум в связи с этой «новостью». Одновременно пытаюсь вспомнить, что она рассказывала о своей карьере эскортницы. Как будто примерно в таком же возрасте, хотя я вполне могу ошибаться — сейчас уже так устал, что мозг вполне может давать сбои.

— Я пошла работать в эскорт, пару раз меня снимали папики для своих сыночков — на выпускной, на День Рождения. У меня в анкете была пометка, что я девственница. Я очень на ней настаивала, потому что не хотела продавать свое тело за деньги, а только по любви. Только потом узнала, что владелец агентства рядом с этой пометкой нарисовал внушительный ценник. Настолько внушительный, что желающий купить мою целку нашелся только через полгода. Один очень, очень важный старый козел. Настолько богатый и настолько козел, что заплатил тройной ценник.

Я достаю еще одну сигарету, но ее Марина успевает отнять до того, как прикуриваю. Пожав плечами, встаю и перебираюсь на стоящее напротив кресло. И спокойно затягиваюсь, предвкушая «забористое продолжение» грязной истории.

— Я ничего не знала. Поняла все, только когда вместо обещанного совместного выхода на одном крупном финансовой форуме, меня отвезли на в его загородный дом. И там я узнала, сколько за меня заплатили и что если я хочу попытаться сбежать или сопротивляться — я могу это сделать, но ему не очень хочется трахать мои поломанные окровавленные кости.

Марина проводит языком по гудам, как будто пытаясь слизать с них горечь прошлого.

— В общем, знаешь, мне даже больно не было, — пожимает плечами она, отправляя в рот ломтик сыра уже с совершенно безразличным видом. — Он только очень потел и вонял как козел. Но потом он позвал своих охранников.

Я делаю глубокий глоток дыма, от которого жжет в груди.

— Они трахали меня по-очереди, потом вдвоем и даже втроем, а старый козел просто сидел и дрочил. — Еще один безразличный взгляд в пустоту, после которого Марина, как любая сломанная кукла, быстро прячется за безопасной маской равнодушия. — Спорим, сейчас ты думаешь, зачем этот плач Ярославны?

— Всем нам иногда нужно поныть о прошлом. — На самом деле я даже не пытался анализировать мотивы ее внезапного душевного эксгибиционизма.

— У него был огромный дом, — Марина зачем-то обводит взглядом мою студию с высокими потолками и на мгновении выражение ее лица кажется разочарованным. — И, знаешь еще что? Там все это время была его жена. Я ее не видела, но слышала, как она ходит под нами: разговаривает по телефону, отчитывает кухарку, что та приготовила курицу с пряностями, зная, что у хозяина проблемы с ЖКТ. Представляешь? Пока на втором этаже в красивой спальне на кровати с балдахином ее муж вместе с бугаями насиловал сопливую девчонку, она подняла вой из-за курицы!

Марина запрокидывает голову и заливается абсолютно пластилиновым смехом.

А я, если честно, снова даже не особо вникаю в ее слова. Мне просто больше нечем сопереживать, хотя нарисованная ее рассказом картинка действительно выглядит жутко.

— Я думала, что мне нужно просто потерпеть до утра и потом меня отпустят. В какой-то момент даже плакать перестала, боялась их разозлить. Они же меня почти не били. Ну может только в самом начале, когда я еще пыталась сопротивляться и верила, что если буду кричать — обязательно прискачет Белый рыцарь и меня спасет. Когда все закончилось, Папик приказал мне идти в душ, потом мне принесли целый поднос еды и заставили выпить какую-то таблетку. Он даже в рот мне заглянул, а мне, дуре, даже в голову не пришло, что ее можно было спрятать за щеку. Потом я уснула, а когда открыла глаза — уже снова была ночь и все повторилось.

Марина с завистью смотрит, как я травлю себя уже третьей по счету сигаретой. Не помню, курила ли она раньше, но на всякий случай протягиваю ей сигарету. Она, после секундного колебания, отказывается.

— Уже потом я узнала, что Папик снял меня на три дня — хотел красиво провести выходные, как-то по особенному отпраздновать свой юбилей. В понедельник утром за мной приехала машина из агентства и последнее, что я помню — это как он впихнул мне в руки пухлый конверт со словами: «Это за то, что ты была послушной умницей».

Она произносит это таким до боли знакомым тоном, что подмывает назвать одну моментально пришедшую на ум фамилию, чтобы убедиться, не подвело ли меня чутье. Но почему-то не спрашиваю.

Марина начинает пересказывать, как несколько недель зализывала моральные и не только раны, и возвращать ее снова в тот «дом» кажется слишком жестоким.

— Я даже завязать хотела, — она криво посмеивается, сползает с дивана и на корточках грациозно подбирается ко мне, как будто пересказывает не историю изнасилования, а сюжет эротического фильма. — Но потом… знаешь, мне даже стало приятно думать о том, что в моем теле было одновременно три члена. Повторять с теми ублюдками, конечно, не хотелось, но с кем-то более молодым, более… крепким…

Она тянется ко мне своими тонкими пальцами несостоявшейся пианистки, цепляется за край штанов и выразительно подергивает его вниз.