Соль земли

Краюхин вставал на рассвете, выпивал кружку крепкого чая с сухарями и уходил по своим маршрутам. Он торопился, спешил, пока природа дарила ему свет солнца.

Приняв от Бенедиктина руководство группой, Краюхин изменил направление её работы. Всех рабочих, занятых раньше учётом лесов на холмах Заболотной тайги, он перевёл на землеройные работы. Речка Кривая вполне оправдывала своё наименование. Она петляла, кидалась из стороны в сторону, пересекала болота, гривы, опоясывала горы, вгрызалась в их бока, сдирала с них лесисто-травяной покров.

Краюхин поручил рабочим идти вдоль речки, пробивать один шурф за другим. Кое-где встречались обвалы – рабочие углубляли их. Если б Краюхин обладал такой силой, то взял бы он в руки великанью лопату и всё, всё, что скрывали в Заболотной тайге глубины земли, соскрёб бы напрочь, чтоб окинуть взором все потаённые места. «Должен же где-то быть выход коренных пород», – продолжал твердить Краюхин.

Пока рабочие производили обнажения, Краюхин был занят своим делом, которое сделать за него никто не мог. Он начал эту работу ещё весной, вскоре после злополучного выстрела в осиннике. Прочертив на карте четыре линии, расходящиеся от стана веером, Краюхин принялся прокладывать их по земле. Он уходил от стана километров за пятнадцать, стараясь не сворачивать даже в тех случаях, когда на пути встречались заросли мелкого ельника, буераки или кочкарник. Делал он это для того, чтобы тщательнее обследовать местность и убедиться в точности карты. Краюхин умел хорошо «читать небо». По солнцу, звёздам и луне он ориентировался почти с такой же точностью, как по компасу. И это помогло ему сейчас. Его условные линии были прямые, как стрелы.

В течение пяти дней он исходил всю Заболотную тайгу из конца в конец. Разбил её на квадраты, обозначив их различными приметными деревьями или речками. Захваченный темнотой, он дважды ночевал у костра. Не желая оставлять рабочих на шурфах без присмотра, он появлялся у них только ранним утром.

С Бенедиктиным Краюхин встречаться избегал. Правда, тот сам старался не попадаться ему на глаза.

– Товарищ начальник группы, позвольте доложить: я продолжаю геоморфологические обследования хребтов Заболотной тайги согласно программе. У вас возражений не имеется?

Бенедиктин чуть не с полуночи до рассвета ждал Краюхина у его палатки, чтобы сказать это.

– Пожалуйста, продолжайте. Таково было и указание начальника экспедиции, – спокойно ответил Краюхин.

Но этот мимолётный разговор сильно взволновал его. За день Краюхин несколько раз вспоминал почтительный, подобострастный тон, каким произнёс эти слова Бенедиктин, умильное выражение его припухшего лица.

Осматривая в одном месте причудливое сплетение сросшихся сосен, их уродливый изгиб над ручьём, Краюхин подумал: «Каких только деревьев не встретишь в тайге!» И тут все его мысли перенеслись к людям. «А люди? И они не одинаковы. Каков, например, Бенедиктин? Едва почуяв мою власть, он готов подчиняться, но если представится случай, он первый подаст голос против».

На второй день Краюхин встретил Бенедиктина в тайге далеко от стана. Его сопровождал рабочий, так как один он ходить опасался. «Удивительно, как могли сойтись наши пути? И что он тут делает? Неужели он закончил всю работу на холмах по Кривой речке?» – удивлённо раздумывал Краюхин.

Он и предположить не мог, что Бенедиктин появился в глубине тайги не зря. Услышав от рабочих, что Краюхин разыскивает очаги магнитной аномалии, Бенедиктин решил попытать счастья. «Пусть он не думает, что открытие магнитной аномалии в Заболотной тайге будет принадлежать ему одному. Я тоже здесь не зря кормлю комаров собственной кровью. Мы ещё потягаемся!» – думал Бенедиктин. Воспаряясь до небес в своих честолюбивых замыслах, Бенедиктин видел уже свои портреты в газетах с громкой подписью: «Исследователь Заболотной тайги Григорий Владимирович Бенедиктин. Им установлена магнитная аномалия». Иногда какой-то трезвый голос прерывал полёт его безудержной фантазии, и он соглашался на более скромную роль: «Магнитная аномалия, установлена совместно с инженером Краюхиным».

«Пусть будет, на худой конец, так. Мне с ним детей не крестить. А всё-таки мой авторитет пойдёт в гору, и диссертация двинется как по маслу», – размышлял Бенедиктин.

Так они – Краюхин и Бенедиктин – жили под одним улуюльским небом, которое для одного было самым желанным, родным и ласковым, а для другого чужим и ненавистным.