Иосиф Элев
Операция «Чечевица»
Я родился в Умани 7 декабря 1921 года. Мой отец был сапожником, в семье было четверо детей — я самый старший, сестра 1923 года и братья 1926 и 1939 годов рождения. До войны Умань была районным центром Киевской области с населением 40 тысяч человек, примерно половину из них составляли евреи.
В 1937-38 годах в Умани были многие репрессированы. Люди каждое утро выходили на угол улицы Карла Маркса и улицы Советской и спрашивали друг у друга: «Кого сегодня ночью взяли?» Но нашу семью репрессии не коснулись. Родители верили в советскую власть, отец был старый коммунист, и его даже назначили начальником ЖЭКа, несмотря на то, что он был безграмотный.
Я закончил еврейскую школу — сначала 7 классов, а в 1940 году и десятилетку, с отличным аттестатом. Но, несмотря на то, что по тогдашним правилам я имел право поступать в любое высшее учебное заведение страны без экзаменов, в июне 1940 года был призван в армию. Это произошло потому, что надвигалась война, и было принято правительственное постановление мобилизовать всех выпускников школ, годных к военной службе. Меня направили в город Ташкент, в отдельный мотострелковый полк внутренних войск НКВД, это была отборная часть.
— Как отбирали призывников в части НКВД? Почему Вы попали именно туда?
— Не знаю, почему меня призвали в войска НКВД — об этом знало только начальство. Наверное, учли мою биографию, происхождение. Никаких особых допросов при призыве мне не устраивали, а по физическим данным я подходил. Все-таки думаю, что учитывали в первую очередь социальное происхождение. Ведь мой отец был член партии, рабочий, и вообще наша семья была трудовая.
— Чему учили в полку НКВД?
— По-моему, это была самая обычная военная подготовка. Нас учили нести военную службу — была строевая подготовка, физкультура, стрельбы. Служил я замполитруком роты, а уже во время войны, когда звания политруков ликвидировали, то мне присвоили звание старшего сержанта и дали должность помкомвзвода. В этом звании я и прослужил до самой демобилизации.
Я имел хорошие связи со штабом полка. Дело в том, что один мой земляк, его звали Андрей Сакал, имел хороший почерк, и его взяли писарем в штаб полка. Когда началась война, то было воскресенье, и в полку почти никто еще не знал об этом. Я играл в шахматы у себя в палатке, а Андрей пришел ко мне и сказал: «Йося, ты знаешь, началась война, немцы напали!» Я сначала не поверил ему, говорю: «Это просто болтают!» Но в тот же день в три часа дня по ташкентскому времени Молотов по радио объявил о начале войны.
Когда началась война, я решил так: «Идет война, и бегать, как другие, проситься, чтобы меня послали туда, куда я хочу, я не буду». Да и как я мог знать во время войны, где будет хорошо, а где плохо? Погибали миллионы людей, и я подумал, что если суждено погибнуть, то погибну, а если суждено выжить, то останусь жив. В подтверждение этой мысли приведу Вам пример. Перед началом войны, в мае 1941 года, когда мы стояли в Ташкенте, начальство отбирало из полка двести человек, чтобы перевести их на службу в Киев — там формировался такой же полк. Наши украинцы как услышали про Киев, давай бегать, пытаться попасть в число этих двухсот человек. Я же решил никуда не переводиться — куда направили, там и буду служить. А те, кто поехал в Киев, через два месяца попали на войну, не имея никакой серьезной подготовки, и почти все погибли.
— Ваша семья успела эвакуироваться из Умани в начале войны?