— Мы приехали вечером. Прошли километров 40, нас разместили. Утром проснулись, нас представили командиру батальона. Тогда уже была прорвана блокада, к большей земле был пробит небольшой коридорчик, шириной всего 18 километров и очень быстро сооружена железная дорога. Эшелоны старались ночью прорваться, ширина 18 километров, а длина 30, а немцы там все пристреляли. Они сразу разбивали паровоз и последний вагон и потом били по эшелону. И вот мы приехали на эту горловину. Приходим к командиру. Он говорит: «Сейчас я вам покажу фрица, взятого нашей разведкой». Заходит здоровый такой, высокий, плотного телосложения и сразу: «Хайль Гитлер» — «Ах ты, подлец! Ну-ка ребята искупайте его». Кругом же воронок от снарядов, а там же все болото, в этих воронках жижа. Его выводят на улицу, а нам говорят: «Смотрите, с кем придется вести сегодня огонь». Берут его за ноги, за голову раскачивают и в воронку. Вылезает опять: «Хайль, Гитлер!» — «Ах ты, сволочь, а ну-ка повторите еще раз!» Так вот три раза его купали, а он все свое. Потом говорят: «Хватит, ребят, его купать, отводите в штаб». Но комбат сказал: «Конечно, не все такие, но среди них еще есть вот такие, которые еще верят и поэтому тут активность в надежде, чтобы вернуть утраченное».
Нам показали участок, мы вышли на огневой рубеж. Прошли на нейтральную полосу. Нашли местечко, замаскировались. Мы их положили, и тут как началась стрельба из крупнокалиберных пулеметов и минометов. Но нас поддержали с нашей стороны. Мы отползли, пришли в свое расположение, нас поздравили с удачной охотой. «Но вы, — говорят, — растревожили, только помешали, вы теперь обозлили немцев, они еще больше будут свирепствовать».
Тогда мы там находились 10 дней. Каждый раз выбирали новую позицию, чтобы немцы нас не нашли.
Однажды слышим — а немцы на бруствере они что-то устанавливают. Думаем что такое? Потом поднимается немец: «Рус, хочет слушать «Катюш»«. И сразу полилась музыка, а мы раз этого фрица и сняли. Наши через громкоговоритель говорят: «Мы сейчас свою вам дадим «катюшу». Ну и наши открыли огонь.
— На позиции нужно было лежать до ночи?
— Да. До рассвета пробраться и лежать весь день, потому что все просматривается, все время висели ракеты, освещалось, и стрельба невероятно активная была. Боеприпасов у них было много. Нам попусту не разрешали, не только снайперам, всем. На орудие, пулеметы давалось определенное количество снарядов, патрон. А немцы, когда наступают, так и пальба и пальба всю ночь. Они очень боялись, чувствовали себя неуверенно — в чужой стране находились, знают, что кругом враги — партизаны, местные жители.
Кроме таких вот задач НКВД несли и патрульно-постовую службу. Ловили разведчиков, ракетчиков, которые из ракет стреляли, подавали сигналы куда надо наносить огонь, тех кто панику по рынкам и магазинам сеял. Утром приходит новая машина с хлебом, хлеб суррогат, но все-таки приятно пахнет. Уже к приходу машины очередь, люди обессиленные, еле-еле на ногах стоят. Рабочие начали разгружать хлеб, разложили на прилавке и тут врывается один бандит, за прилавок заскакивает и начинает с полок швырять хлеб: «Ленинградцы, берите, берите хлеб! Начальство обжирается, а мы подыхаем, мы помираем! Это наш хлеб!» Никто не шелохнулся. Ни одной буханки, ни одного кусочка не взял из того хлеба, который тот швырял с полок в зал. Это только один такой случай, но их очень много было.
— Основная работа в Ленинграде охрана грузов?
— Войска по охране грузов, железнодорожных объектов и других особо важных…
— С чем приходилось сталкиваться? С мародерами, со своими, с какими-то диверсантами?
— Мне пришлось больше вести борьбу с террористами на железных дорогах. На Октябрьской железной дороге, на дороге Ленинград — Мурманск они доставляли очень много хлопот. Подрывали рельсы, подрывали радиотелеграфные столбы, рвали связь. На станциях Петрозаводск резали офицеров. Вот больше такими делами приходилось мне заниматься. Непосредственно сопровождать грузы я не сопровождал, за исключением Ладоги.
На Ладоги было очень много трудностей. Зимой все время дорога находилась под воздействием артиллерийского и авиационного наступления. Бомбы, снаряды рвались. Множество полыней, еле затянутых льдом. Водитель не видел где эта полынья. Такие места обозначали еловыми ветками, вот полынья, вот еловая веточка, значит погибнуть не должны. Но все равно за время действий ледовой трассы под лед ушло 1700 автомобилей. Надо сказать, что ни пурга, никакие другие факторы не должны были влиять на снижение интенсивности движения, машины шли днем и ночью. Гибнет одна, вторая, десяток, на их место приходят новые машины, лишь бы обеспечить Ленинград продовольствием.
Еще скажу об отношении людей, стоявшие на охране продовольственных складов. Умирает, но никогда не возьмет ни одной крошки, ни сухаря, ничего. И вот Воронов тоже по этому поводу очень метко сказал: