Солдат двух фронтов

Таган словно коснулся неба головой. Горло перехватило, стало трудно дышать. Но вот он взял себя в руки и, чеканя шаг, направился к генералу Константинову.

— Отвагой и доблестью вы прославили свое имя. Правительство высоко оценило ваши боевые заслуги перед Родиной и присвоило вам звание Героя Советского Союза! — Генерал говорил, и каждое его слово навсегда врезалось в память Тагана. — Поздравляю вас с высокой правительственной наградой. Уверен, что и впредь вы будете служить достойным примером для гвардейцев-кавалеристов. Помните, что в боях за полный разгром фашистской Германии Родина ожидает от вас новых славных дел. Еще раз поздравляю вас и желаю новых боевых успехов.

— Служу Советскому Союзу! — отчеканил старший сержант, и вновь перед глазами всплыло лицо отца.

Золотой Звездой и орденом Ленина наградили также гвардии старшего сержанта Кайкина Василия Матвеевича — посмертно; гвардии старшего лейтенанта Каскова Леонида Александровича; гвардии подполковника Клименко Ивана Кондратьевича[12]; гвардии старшего сержанта Кардашенко Юрия Борисовича и гвардии старшего лейтенанта Щипанова Николая Константиновича[13].

Полк двинулся дальше, а Таган то и дело доставал из-за голенища тюйдюк и, сжимая его в руке, тихонько напевал родные мелодии. Он вспоминал аул, молодую жену, поля, цветение весны, сладкие дыни.

* * *

Бой за Грайфенберг был тяжелым, но Байрамдурдыев сражался с еще большей отвагой. Таган теперь знал: войне скоро конец. На отдыхе, засыпая, он часто думал о встрече с родными после войны. А спать приходилось всего по два-три часа в сутки. Полк каждый день вел бои с гитлеровскими частями, пытавшимися прорваться на запад.

На рассвете 18 марта в полку был получен приказ двигаться на город Трептов, выбить из него противника и расчистить путь дивизии к городку и порту Дееп. Кровопролитным было сражение за Трептов. Многие боевые товарищи Тагана сложили там головы. Погиб и заместитель командира полка Герой Советского Союза И. К. Клименко. С востока к городу беспрестанно подходили в полном боевом составе все новые части, стремящиеся пробиться сквозь окружение, чтобы не остаться в «мешке».

Чуть в стороне, пытаясь обойти город с запада, эскадрон Каскова обнаружил концлагерь. Перебив охрану, конники освободили узников — это были люди разных национальностей. Многие из них тут же потребовали оружие. Было роздано более трех тысяч трофейных автоматов.

У первого дома рядом с «максимом» Байрамдурдыева залег француз, в галифе, сапогах немецкого офицера и в полосатой куртке узника. Маленький, с живыми глазами и подвижным ртом, он не переставал улыбаться. Когда ближайшие огневые точки были подавлены пулеметом Тагана, француз уставился на него и спросил, жестикулируя:

— Мосье, вы русский?

— Мосью нет. Я камрад русский.

— О да! Хорошо, хорошо! Товарищ есть русский? — И француз показал рукой на лицо — очевидно, имея в виду смуглую кожу Тагана.

— Я туркмен, русский, советский! Понимаешь?

Француз радостно закивал.

— Да, да! Понимаешь. Интернационал.

— Хё, хё! Интернационал, — ответил, смеясь, Байрамдурдыев, и они вместе — француз схватил худой рукой хобот — покатили «максим» за угол.

Глава VI. ПОБЕДА

Дул свежий ветер. Крупные белые волны обрушивались на бетонную дамбу, далеко уходившую от пляжа в море. Серые чайки кружили над водой, пикировали и взмывали ввысь, заглатывая на лету добычу. Неподалеку от берега покачивалось затонувшее немецкое судно.

Проворно соскочив с коня, Таган бросил поводья, вошел в полосу прибоя и опустил руки в накатившуюся шипящую воду. Зачерпнул ее ладонями, поднес к лицу, понюхал, попробовал на язык. Поглубже втянул в легкие напоенный соленою влагою воздух.

Нет, неповторимы и ни с чем не сравнимы родные запахи воды, земли, воздуха, солнца! «Дома уже удод прилетел — весна, цветут яблони, абрикосы, персики, на полях распустились ромашки и мак. Скоро пойдут тюльпаны», — думал Таган, а конь волновался, тревожно прядал ушами — Азбуке незнакомы были шуршащие в прибрежных камнях и песке морские волны.

Таган тоже видел их впервые в жизни. Чтобы успокоить коня, он сел в седло, тронул шагом, опустил поводья и погрузился в свои думы.

Впереди показались дюны. Скудная растительность напоминала родные пески Аралак-Кума зимой. Но вот на ветку молоденькой сосны вспорхнула с земли серая птичка. Тагану показалось, что на голове у нее хохолок.

«Молла-торгой, — подумал он и тут же усомнился. — Нет, ему не вынести такого холода, и кто видел, чтобы торгой садился на ветку?» Сколько раз молла-торгой был единственным спутником в тяжелых и изнурительных переходах по пустыне. Таган еще мальчишкой, лежа на горячем песке, мог часами наблюдать, как торгой свечой стремительно взмывал ввысь. Таган следил за полетом с затаенной мыслью: «Вот сейчас молла-торгой не забудет ни одного из богов и навечно останется на небе».