Солдат и мальчик

– И что говорить, мы жалуемся на бабью нашу долю… А мужицкая, если посмотреть, нисколько не лучше. Кромсают по-всякому, и бьют, и бьют… Кто же хлеб сажать после войны будет?

Нюра махнула рукой, пошла, Андрей сказал ей вслед; – До свидания.

Она обернулась, ответила:

– Нет уж, не надо скорого свидания. И никакого не надо! К нам лучше не попадайте!

– 21 -

Детдомовцы высыпали во двор.

Тут и раненые поджидали, робко тянули в сторону, чтобы выспросить о родне, искали земляков. Совали печенье, хлеб, сахар, ребята с оглядкой брали.

К вечеру белые корпуса госпиталя будто поголубели. В густых еловых зарослях накапливались сумерки. Сильней запахло молодой зеленью.

Солдат разыскал Ваську, взял за плечо:

– Мне, понимаешь, нужно кой-куда сходить… Ненадолго.

– Я пойду с тобой, – сказал сразу мальчик,

– Но у меня дела, Василий.

– Все равно, – упрямо повторил он. – Я провожу. Ладно?

Боня подошел к ним, поглядывая на солдата, спросил:

– Сморчок! На ужин идешь?

– Нет, – сказал Васька. – У нас тут дела.

– Тебе оставить?

– Спасибо, Бонифаций, – поблагодарил Васька. – Ты пайку забери себе, а баланду отдай Грачу, его за стекло наказали…

Боня раздумывал. Сразу видно, что он добрый малый, не обрадовался лишней пайке.

– Ладно. Ты, Сморчок, не зарывайся, – предупредил. – Исключат, смотри!

– Я не боюсь, – отвечал Васька и посмотрел на солдата.

С солдатом он действительно не боялся.

– Кстати, – сказал Боня, – тебя Сыч спрашивал!

– Я знаю, – отвечал Васька. И опять почувствовал, как защемило у него внутри.

– А это кто? – спросил Боня про солдата.

– Дядя Андрей, – неопределенно сказал Васька. – С фронта ко мне приехал.

– Родственник?

Слово «родственник» было в детдоме как пароль в какую-то другую жизнь. Не сразу, но хоть когда-нибудь.

– А ты как думал? – соврал Васька. Тут уж не соврать он никак не мог.

Боня вздохнул, посмотрел на солдата.

– Повезло тебе. А у меня никого нет.

– И у меня тоже не было! – простодушно воскликнул Васька. – А он, значит, взял и приехал!

– Я сразу заметил, что вы похожи, – сказал Боня.

– Правда?

– Прямо копия.

– Вообще-то родственники всегда похожи, – философски заметил Васька. И тоже посмотрел издалека на солдата. А вдруг и в самом деле они похожи. Вот ведь фантастика! Второй раз говорят!

Лохматая закричала ребятам, и строй двинулся к центральным воротам по широкой асфальтированной дороге, А Васька и солдат направились коротким путем к своему лазу.

Васька шел и орал песню:

Горит в зубах у нас большая папироса,
Идем мы в школу единицу получать,
Пылают дневники, залитые чернилом,
И просим мы учителя поставить пять!

Ученики, директор дал приказ,

Поймать завхоза и выбить правый глаз!
За наши двойки и колы,
За все тетрадки, что сожгли,
По канцелярии – чернилками – пали!

Настроение у Васьки было наилучшее. Концерт удался, а дядя Андрей взял его с собой. Но главное – детдомовцы увидели его с солдатом.

Пусть знают, Васька не какой-нибудь доходяга, заморыш или безродный, которого можно прижать к ногтю. Васька полноценный человек, потому что он не один. Оттого-то лишний раз Васька продемонстрировала перед всеми и перед Боней свой уход с солдатом, свое небрежение пайком. Так может поступать занятый и| уважающий себя человек.

Будет теперь разговоров в спальне!

А выгнать Ваську не могут, куда его выгонишь… Ему, как нищему, терять нечего, одна деревня сгорит, он в другую уйдет. Детдомов в Подмосковье напихано видимо-невидимо. Государство подрост оберегает, как лесник саженцы в погорелом лесу.

Беспризорный знак – лучший пропуск в роно, знавал Васька и это учреждение. Засуетятся, приветят, на место сопроводят. Да не только по служебной обязанности, а по естественному состраданию к детям.

Что греха таить, бездомные знали свое преимущество и умели пользоваться им. Васька тоже пользовался.

Шли солдат и Васька по тропе, навстречу попадались перевязанные солдатики. Кто гулял, кто первые желтенькие цветы нюхал. Один раненый медицинскую сестренку в кустах обнимал. А еще один лег под деревом и тянул через соломинку березовый сок. Поднял задумчивые голубые глаза на Ваську с солдатом и продолжил свое бесхитростное занятие.

А небось месяц-другой назад притирался к земле не так, под навесным огнем. Землю носом пахал, молил несуществующего бога пронести смерть мимо. Пронесло, да не совсем. Теперь-то он барин, лежит, наслаждается. Тянет прохладный, пахнущий древесным нутром сладковатый сок, и ничего ему больше не надо в жизни. Блаженное состояние – пить сок в тишине госпитальского парка, после оглушительных боев…

Оглянулся Андрей, позавидовал, что ли.

И Васька оглянулся, углядел под лежащим разостланную шинельку.

– А кленовый сок слаще, – сказал он. – Шинель-то, дядя Андрей, где забыл?

Солдат спокойно отвечал, что шинель свою продал.

– Как продал? – изумился Васька, остановившись на тропинке.