Солдат императора

Он отошел на два шага и присел возле корчившейся в пыли молодой крестьянки. Помолчал. Посмотрел на нее, нежно гладя густые черные волосы, худенькие щеки, длинную сильную шею, на которой, слабея с каждой минутой, билась синяя жилка. Потом его взор вновь впился в меня, как-то просветлев и исполнившись понимания. Голос его обрел былую силу и звенел от восторга, причем невозможно было понять, издевается он или говорит серьезно:

– Слушай, брат! А может, ты не о том вовсе? А я, болван, и не понял? Ты ее трахнуть хочешь напоследок, так? Чтоб, значит, последнюю радость подарить? Чтоб, значит, вспомнила напоследок своего гаскончика, если вообще был такой? Или чтобы улетела душенька на небо и всем там рассказала, что у нас, у ландскнехтов, хрен куда как лучше французского? – Курт снова вскочил и подошел ко мне, потирая ладони. Раздался нервический стальной скрежет: он еще не снял боевые рукавицы.

– Ну, это я понимаю! Ну, молодец! Настоящий солдат! У меня самого после боя такой стояк, что штаны рвутся. Иногда, кажется, дерево в дупло поимею, честное слово! А тут девка молоденькая! Теплая! Живая! Пока еще. Не рожалая, видать, так что дырочка узенькая, такую драть ой как приятно! – Он обвел глазами полукруг солдат, подкрутил усы. – А что, парни, Пауль-то наш – совсем не простой мужик! С понятием. Ну, давай, чего встал? Распускай гульф и засаживай ей. Давай, мы посмотрим. А там и сами пройдемся. Или ты один хочешь? Имеешь право, девка твоя по всем понятиям. Трахни ее, трахни. Это ничего, что кровища, так даже веселее! Что-то ты бледноват, приятель… что, все к херу отлило? Стояк мучает? Так спусти лишнего, не бойся, это приятно. – Он снова взял меня за шею, на этот раз двумя руками, и жарко зашептал, растягивая слова: – Ну что, голубок, теряешься? Хочешь – запрыгивай! Вставь ей! Хочешь ведь? Хочешь? – Я был почти без памяти от ужаса, стыда и гадливости, ошметков воли моей хватило только чтобы судорожно сглотнуть и отрицательно потрясти головой.

– А раз не хочешь, – он даже не закричал – завыл, – так добей сучку, чтобы не мучилась!!! Ты, тварь, что – слепой?! Не видишь, как ей больно?! Кишки наружу!!! Зарежь ее, или потом гореть тебе в аду, и будь ты проклят!

Я неверной рукой освободился от железных Куртовых объятий и подошел к распростертой жертве. Ноги подкашивались, перед глазами плавали разноцветные пятна. Против желания глаза мои снова встретились с глазами несчастной.

Я содрогнулся от страшной, нечеловеческой бездны страдания, что излилась в меня оттуда. Какие бы грехи она ни совершила, в этом персональном чистилище под ногами жестоких наемников она искупила все сторицей.

Губы ее слабо шевельнулись. Раз. Другой. Наконец девушка смогла выдавить из себя хриплый шепот. Моих скудных познаний в итальянском вполне хватило, чтобы понять: – Убей, убей, убей, убей, – шептала она, содрогаясь в рыданиях, а я шепнул в ответ: – Прости, прости меня, если сможешь, прости…

И поднял спадон.

Твердая бездушная сталь широкого пассаусского клинка с хрустом вспорола податливую плоть под левой грудью и уверенно нашла сердце. Девушка, чьего имени я не знал и не узнаю никогда. Девушка, которая неизвестными путями рока попала между жерновов войны, – последний раз мучительно изогнулась, вздохнула облегченно и умерла.

А с ней умер и я. Студент академии, веселый завсегдатай разудалых пирушек, немного мечтатель, писавший когда-то неплохие стихи, любимец женщин, любитель задушевных бесед в хорошей компании, добрый и незлобивый человек Этиль Аллинар умирал на чужой земле, содрогаясь от вонючей желчной рвоты, стоя на коленях перед телом убитой им крестьянки.

А когда я наконец перестал блевать, с колен поднялось совсем другое существо. В моей бесполезной шкуре отныне жил Пауль Гульди, ландскнехт Его Императорского Величества Карла V, повелителя Священной Римской Империи германской нации, прямой и жесткий, как двуручный меч.

– Вот теперь молодец! Так бы сразу! – подал голос Курт Вассер. – А то мытарил тут всех. Я уж думал, самому придется доколоть бедняжку. Между прочим, знаешь, что она в сарае прятала? Там арбалет лежал, вот так-то! Только тетива у него лопнула, ей пришлось за меч взяться. Если б не тетива, тут бы конец нашему доброму капралу Вилли! – Он запрокинул голову и разразился смехом, который дружно подхватили солдаты, стоявшие вокруг. Так они и смеялись, выпуская напряжение, скопившееся во время атаки. А Курт, Курт увидел мои глаза, и то, что он там узрел, заставило его поперхнуться и замолчать.

Он внимательно, по-новому смотрел на меня, отдаленно понимая, что со мной произошло. Я же сплюнул едкие остатки желчи, вытер рукавицей подбородок, закинул на плечо мой верный спадон и зашагал прочь.

На войну.

Глава 5 Имперская армия сражается при Бикокка, а Пауль Гульди становится настоящим ландскнехтом