Солдат императора

Совсем немного времени прошло после того, как наш отряд разделался с засадой в деревеньке. Собственно, времени прошло не более трех часов, когда к нам прискакал на взмыленном коне посыльный от самого Георга фон Фрундсберга.

Он успел высосать флягу с разбавленным вином, после чего задыхающимся голосом передал приказ быстро возвращаться в расположение армии. Все разведывательные и дозорные части отзывались, ибо нужда в них отпала сама собой: французы обнаружились, так как скорым маршем двигались к Милану, а значит, сражение превратилось из туманной перспективы в неизбежный факт ближайшего будущего. По его словам выходило, что все войско неприятеля находится в двух дневных переходах и что нам следует поторапливаться.

– У месье Лотрека вышли денежки или лопнуло терпение, – прокомментировал новости Марк де ла Ги и кровожадно расхохотался. После чего мы принялись «поторапливаться», а что еще оставалось?

На резонный вопрос, куда держать путь, гонец ответил, пуская коня вскачь и развернувшись в седле:

– На Бикокка! – и скрылся в вечерних сумерках, окатив нас перестуком копыт, комьями земли и хорошей боевой злостью.

Шутки и песни как-то разом забылись. Мы измучили себя и своих коней, но меньше чем через сутки были на месте.

Лагерь встретил нас суетой и нервными окриками командиров. Для нервического настроения были все основания. Не менее тридцати тысяч оснований сидели, не таясь, всего в двух милях к северу. В лице великолепной французской конницы, венецианских аркебузиров, а самое главное – восемнадцатитысячной массы райслауферов, которые жаждали отведать свежих ландскнехтских потрохов. Всякую мелочь наподобие венецианских конников-страдиотов и гасконской пехоты никто во внимание не принимал, само собой, хоть и набиралось много тысяч.

А вот шестьдесят пять пушек, против наших сорока шести, настроения не поднимали. Совсем наоборот.

Утешало только то, что французы тащили с собой не менее десятка тяжелых единорогов для сокрушения неприступных миланских стен и вообще любых стен, что встретятся на дороге. А такие махины не очень здорово использовать в полевом бою.

И все равно, всю ночь саперы наши многострадальные перегораживали дорогу и поле глубоким рвом, извлеченная из него земля укладывалась в толстенный вал высотой по плечо взрослому человеку. Левой своей стороной вал упирался в большой охотничий парк, а правой – в ирригационный канал, что тянулся на несколько миль. К слову, сзади имелся мост, возле которого должна была встать союзная миланская армия Франческо Сфорца.

Пушкари, надрываясь, спешили установить свои орудия, страшно ругаясь на вынужденную бессонницу и отсутствие плетеных корзин, что так славно укрепили бы землю перед батареями. Кажется, сама мать ночь краснела, выслушивая зверские богохульства и площадную, забористую брань злых, уставших, невыспавшихся «богов войны».

Кругом сновали усиленные караулы. Солдаты спали вповалку, благо погода позволяла. Некоторые дрыхли без задних ног прямо в латах, положив шлемы под головы. Эти несчастные только что вернулись с постов и рассудили, что на пару часов сна рассупониваться нет никакого смысла.

В шатрах командиров выстраивались последние ходы большой партии, завтра мы должны были поставить противнику шах и мат. Сквозь тонкие пологи тускло сияли свечи и масляные фонари, никто не спал, нещадно срываясь на адъютантах, посыльных и друг на друге.

Посыльные, надо сказать, летали по всему тревожному лагерю, как мухи на случке, то и дело дергая младших офицеров. А младшие офицеры тут же отыгрывались на фельдфебельско-капральской братии, что немедленно сказывалось на недолгом покое солдат. И так сверху вниз во славу и практическое исполнение воинской субординации.

Георг, наш дорогой Фрундсберг, выскочил из командирского шатра, оставив там своих коллег, и вызвал к себе фельдцехмейстера и интенданта. В обширной его палатке некоторое время метались тени и раздавалась громкая бессвязная ругань, которую слышали пол-лагеря. Оружейник вышел бледный, а интендант так вообще высеменил, пошатываясь, закрывая ладонью огромный, наливающийся спелой вишней синяк на всю скулу. Ударился, видимо, бедняга, о немаленький кулак вспыльчивого военачальника.

Вслед за ними получили свое пушкари, а потом посыльные собрали пред грозные очи всех гауптманов, чьи головы собрали громы, а то и веские зуботычины.

Взбодрив подчиненных, Георг вернулся в командирский шатер, где держали совет прославленные воины: сеньор Фердинандо д'Авалос, маркиз Пескара и мессир Просперо Колонна.

Как шли дела у храбрых наших врагов, тогда еще никто не знал, но вид их необъятного лагеря, изъязвившего ночь оспой тысяч костров, определенно внушал тревогу и уважение. Много позже стало известно, какую баталию дали друг другу в большом парчовом шатре Ода де Фуа виконта Лотрека его хозяин и вождь швейцарцев – бывший крестьянин захолустного лесного кантона Унтервальден Арнольд Винкельрид.