Солдат императора

«…никогда бы не подумал, что Адам Райсснер, которого я почитал “железным человеком”, так плохо переносит морское путешествие. Я родился на море, мне его страданий не понять. Когда мы встали на волну, хотя какая это волна, так – легкая рябь, его немедленно начало тошнить. И блевал он так долго, что я не раз подивился, где в человеке помещается столько гадости? Я трижды подумал, прежде чем согласиться идти до Рима по реке Тибр, потому что второго захода его морской болезни я бы не выдержал. Не могу так долго смеяться. Но все обошлось.

Отдельного слова заслуживают моряки. Они бесстрашно плавают, или, как здесь принято говорить, “ходят”, по морю на таких утлых суденышках, что описать трудно. Наш корабль считался большим и надежным океанским судном. Всего в нем было от кормы до носа сто футов, так что ни малейшего доверия он мне не внушал, тем более что даже на малой волне его корпус скрипел всеми своими деревянными сочленениями, как будто готовился отдать вот-вот Богу душу, то есть попросту утонуть вместе со всеми нами.

– Ты неплохо держишься, парень, – сказал мне шкипер к концу первого дня пути. – Из тебя бы вышел отличный моряк; если хочешь, оставляй своего заблеванного приятеля и вали ко мне. С виду ты крепкий и не из робких, такие мне нужны. Так что я предложил.

– Прощения просим, но дело мое мне по душе, – ответил я, глядя на моряка как можно более учтиво, – и “заблеванного” приятеля я никак не могу бросить, потому что не приятель он мне, а хороший друг.

– Ну как знаешь. Если что, я Джузеппе Триболо, венецианец. Спросишь любого в порту, тебе покажут. Надумаешь, милости просим.

– Простите, любезный, – осведомился я в свою очередь. – Всегда хотел поинтересоваться, но не представлялось случая. Не боязно ли вам, я не вас лично имею в виду, а коллег ваших по морскому делу в целом, не страшно ли бросать вызов стихии на таких небольших деревянных корабликах?

– Ты где больше-то видал, парень? – капитан насупился, сдвинув седые кустистые брови. – Моя лохань совсем не маленькая! А что до боязни… – он с заметной гордостью ухмыльнулся и подкрутил ус, лицо его разгладилось, а голос по-молодому зазвенел: – Корабли деревянные, да не в них дело! Главное, мы – железные!

– Ладно, парень, бывай, служба зовет, – закончил разговор морской волк и напоследок крепко хлопнул меня по спине.

…

…по сей день в Риме.

Разговоры о нестяжательстве католического духовенства, что вел настоятель францисканского монастыря, на поверку оказываются не более чем словами. Ватикан поражает роскошью. Слов нет, чтобы все увиденное описать.

– Францискацы, мой друг. Францисканцы, вот в чем соль, – просветил меня Адам, взявший на себя роль Вергилия. – Этот орден проповедует бедность телесную ради богатства духовного. Паписты же превратили веру в доходное ремесло и прикрываются красивыми славословиями. А сами живут в роскоши, торгуют индульгенциями и все такое прочее.

– Не замечал тебя, друг мой, в приверженности идеям Лютера… – заметил я, так как начал свободнее плавать по морям местных религиозных учений и не преминул отточить свое умение.

– Безусловно нет. Я католик. Но реформировать церковь пора уже давно. Иначе мы пожнем такую кровь, что все нынешние войны покажутся милой детской забавой. Стяжание богатства духовного и земное обогащение – несовместные вещи. Помнишь, что сказано в Евангелии насчет богатого, игольного ушка, верблюда и Царствия Небесного?

– Так Лютер и реформирует.

– Нет, мой друг, нет. Знаешь, что такое реформа?

– Ну?

– Не нукай. Реформа есть изменение с целью улучшения. Согласен?

– Ну!

– Так вот, если так, то реформировал Ян Гус. Больше века с тех пор прошло. Лютер не реформирует, Лютер уничтожает. На месте разрушенного строит нечто новое. Не совсем христианское, если посмотреть. Или, скорее, совсем не христианское. А помнишь, что сделали с Гусом?

– Ну?

– Его сожгли за ересь. Вот теперь пожинаем плоды “просвещенной” политики далекого Констанцского собора… Какой-то ты сегодня немногословный!

Все-таки Адам умнейший человек. Такую ясную манеру выражать свои мысли не часто встретишь даже в стенах моей родной академии. Даже среди профессорского состава. Когда герр Райсснер не блюет, поговорить с ним одно удовольствие. В качестве примера приведу наш обмен мнениями по поводу избрания нового дожа Венеции.

– Адам, мне новая имперская креатура не кажется надежной.

– Отчего, позволь полюбопытствовать? С каких пор ты стал разбираться в политике?

– Нечего и разбираться. Гритти и его прихлебатели уже получили кругленькую сумму. А ты вполне прозрачно пообещал еще, так что они, естественно, будут сдувать с тебя пыль и лить оливковое масло в задницы имперским дипломатам. А как получат все, что хотели, так снова примутся за старое, сиречь полезут воевать. Не доверяю я таким “благородным рыцарям”. Торгаш, он торгаш и есть. Взял свое, и гори все огнем. Пошлет он вас в скором времени, ой пошлет! А если французы предложат больше, так и еще скорее.