Солдат императора

– Во как! А нам, как обычно, досталось, и не подумайте, что это были пироги.

– Как водится. Нам не привыкать. Хорошо, что жалованье выплачивают исправно. Пока. – Эрих опустил свои телеса возле костерка, поправил опостылевшую перевязь с мечом и кинжалом и взялся философствовать, а также строить прогнозы. – Знаем, как бывает. Нам тут бежать некуда, это ведь не Италия. Туркам, да и местным черномордым все равно, ушли мы из войска или нет, платили нам или нет. Поймают и прирежут за милую душу, и это в лучшем случае. Мыслю, что в связи с этим на жалованье можно здорово сэкономить. Все равно драться будем, как черти. И чего я сюда поперся? Сидел бы себе… С другой стороны, кто, если не я?

– Хы-хы-хы, – я тихо заржал, – можно подумать, что кроме тебя дурных мало! Я ведь тоже поперся. И не только я.

– Не говори. Зато какой смотр под Барселоной закатил император! М-м-м-м! – Кабан восторженно замычал. По всему видно было, что он вполне искренен и по-настоящему наслаждается. – За такое зрелище и жизни не жалко!

Я поддакивал, а Кабан ударился в воспоминания.

Все-таки воображение моего боевого друга оставляло желать. Но понять его можно было. Что он видел? Презрение бюргеров, глухую беспросветную жизнь, которая расцвечивалась только на войне. Какое-никакое разнообразие. И заработок, который потом можно с наслаждением просаживать до следующего похода. И так большинство ландскнехтов, своеобразно воплощавших настоятельный совет Христа жить сегодняшним днем, как птицы небесные и цветы полевые. Кабану еще повезло, что он так долго протянул, сохранив здоровье. Три-четыре года в ландскнехтах – почти гарантированная могилка или недолгая нищета калеки. И обратно – могилка.

* * *

Смотр в самом деле был чудо как хорош.

Под знамена собралась блистательная армия, призванная императором и традиционной крестоносной завлекашечкой насчет полного прощения грехов.

14 мая на поле Ла Лагуна можно было лицезреть императора, восседавшего на прекрасном жеребце, латы которого были обтянуты красно-золотой парчой, в тон фальтроку самого Карла. Рядом стояли сто отборных трабантов в бело-желтых шелковых вамсах и чулках, все в алых беретах. Вокруг надрывались трубачи с подвязанными к их голосистым инструментам орлеными прапорами. И вилась подле сверкающая река рыцарской конницы.

Кого там только не было! Из Германии, Испании, Португалии, Неаполя, даже из Франции прибыли лучшие кавалеры! Колонны возглавляли верховный главнокомандующий маркиз дель Васто, герцог Альба, Андреа Дориа, Антонио Сальданья, сменивший временно каравеллу на арабского скакуна, другой прославленный моряк – кастильский флотоводец Альваро де Базан. Среди могучих бородатых воинов забавно смотрелся маленький португальский инфант Луис, брат императрицы и герцога Альба.

Пехота, пехота, бесконечные ленты пехоты. Где-то в середине стоял я со своей ротой, вычищенной по такому случаю до блеска котовых яиц. Э-э-э-х… сиротливо только было без штандарта Фрундсберга – черно-белое поле с перекрещенными красными мечами…

Знамена, пики, алебарды, копья, мечи… Даже более образованный человек, чем мой дорогой Эрих Кабан, не мог не поддаться очарованию величественных военных приготовлений. Незабываемый для любого нормального мужчины театр.

Ладная фигура Карла Габсбурга сияла на солнце зеркалами невесомых лат с тонким узором золотой насечки. В руке – жезл полководца, на поясе – меч. Рядом стоял в тени дерева скромный молодой человек с темным пушком на щеках.

Адам ткнул в его сторону подбородком и спросил:

– Знаешь, кто это?

– М-м?

– Это автор того самого великолепия, что напялено на обожаемого монарха. Филиппо Негроли, молодой миланский кудесник[101]. С железом делает все, что захочет. К нему уже очередь стоит из самых породистых герцогов. Это после того, как он выковал для Франческо де ла Ровера шлем в римском стиле, а Карл узнал и заказал для себя такой же, только лучше. Ну, народ это дело увидел, ахнул и бросился с деньгами к Негроли, сделай, мол, и нам красиво. Мода, етить ее! Есть, впрочем, на что посмотреть. Шлем невероятный: из цельной детали выкованный, спереди борода отчеканена, как настоящая, волосок к волоску, на оплечье орден Золотого Руна. И ко всему прилагается щит с горгоной Медузой. Все в золоте и серебре. Насечка! Красота!

– Красиво жить не запретишь, да… А это что за персонажи?

Поблизости на всхолмье старались у мольбертов два человечка, совсем маленьких на расстоянии.

– Запечатлевают. Один, кажется, Питер ван Эльст, второй Ян Корнелий Вермеер[102]. Выписали специально ради такого случая из Нидерландов. Потом по их картону[103] выткут шпалеру. На память.

Было что вспомнить.

К сожалению, после смотра мы с Адамом даже не успели толком попрощаться – его спешно вызывали в Германию. Очень, очень жалко. И его пика бы нам пригодилась, и легкий характер не повредил бы, и бесконечный запас баек про всё на свете. Самое поганое, что опять и опять главные, нужные слова не отыскались.

– До свиданья, брат.