– Вышибай заглушки! – заорал он, метнувшись к другому концу желобов и отворяя отверстия в форме. И бронза потекла!
«Я оживил мертвеца», – думал Челлини, ворочая кочергой металл в желобах и восклицая громогласно:
– Боже, который своим безмерным могуществом воскрес и на небеса взошел!
И не думал более о лихорадке, и о страхе смерти не вспоминал, такая наполнила его новая сила. Только лишь радость творения в те минуты владела им, и ничто более над ним было не властно.
Когда же форма наполнилась, Челлини приказал принести еды и вина, после чего до света выпивал и кушал вместе с помощниками, и никто не думал о его зуботычинах и попреках, и волнения жизни не казались более важными.
Через три дня бронза остыла. Форму подняли с превеликой осторожностью из котлована и установили на фундамент.
Бенвенуто радостно напевал что-то, скалывая спекшуюся землю и глину, открывая миру свет небывалого совершенства.
Персей работы Челлини. Тот самый
Неведомо, что он думал в те часы и что вспоминал.
Спустя некоторое время на площади Сеньории под восхищенный вздох толпы с исполинской фигуры сдернули покрывало, и тогда Челлини дружески подмигнул изваянию и помахал ему рукой.
На него глядел Пауль Гульди, ландскнехт его императорского величества, который сам себя частенько называл Солдатом Императора.
Конец.