Солдат ка Джейн. Танец (СИ)

  - Повар Файл тоже говорил, что подглядывать интереснее, чем смотреть в упор на обнажённую девушку, - я похвасталась, что парень Файл заинтересовался нами.

  - Джейн, ты дура, - Шмуль произнес устало. - Подленькая дура, как и твоя подружка.

  Вы сбили собой все мои природные рефлексы.

  Я стал воспринимать вас не как голых девушек, а как голых боевых товарищей.

  Но с боевыми товарищами не спят.

  - Почему с боевыми товарищами не спят? - Йовович высунул голову из-за плеча Радзинского.

  Мой Фальконело...

  - Йовович, замолчи ты уже со своим Фальконело, - Мюлер прикладом бластера ударил по коленке Йововича. - Нет твоего Фальконело, и никогда не было.

  - Мой Фальконело, где мой любимый Фальконело? - Йовович сорвался с места и понесся в чащу.

  - Если Йовович не вернется до начала танцев со звёздами, то я объявлю его дезертиром, - капрал всегда находил армейское решение.

  - Каждый день я думал о моей невесте Раксанаяме, - голос Шмуля сухой, словно новобранец говорил не о девушке, а о камне. - Я вспоминал, как подглядывал в душе, когда Раксанаяма намыливает себя.

  Она догадывалась, что я подглядываю, потому что дырка для подглядывания величиной с кулак, но внешне Раксанаяма не показывала, что знает о моей тайной шалости.

  Она нарочно вертелась перед отверстием, намазывала себя ароматными шампунями, проводила ладонью по налитым блестящим мокрым бедрам...

  - Шмуль, помедленнее, я записываю, - Брунцелез поднял голову от блокнотика.

  - Не было ни одного воспоминания о Расканаяме, чтобы я не нагрелся, как чайник и не выпустил бы пар, - Шмуль задрожал, стиснул кулаки. - Но вчера перед отбоем, в казарме я почувствовал неладное в глубине своей бездонной души.

  Прилег на койку, воссоздал в памяти образ Раксанаямы.

  Как она наклоняется, чтобы поднять хозяйственное мыло.

  Как она затем этим мылом натирает коленки и бедра.

  К своему ужасу, воспоминания о моей обнаженной невесте под струями теплой воды в пене уже не нагревали меня и не будоражили.

  Я испугался, но потом убедил, что всего лишь переутомился, что переволновался на службе.

  Раксанаяма в воспоминаниях стала не объектом вожделения, а обыкновенным человеком, как любой из нас.

  - Любой из нас? - Мендель сплюнул под ноги. - Я не любой из тебя, Шмуль.

  - Грудь Раксанаямы превратилась в обыкновенные молочные железы, - Шмуль отвернулся от Менделя. - Ее талия - всего лишь линия над бедрами и под грудной клеткой.

  Лицо, головка - череп, обтянутый кожей с функциональными органами - глаза, ухи, губы, зубы, ноздри.

  Попка округлая упругая превратилась из умопомрачительной радости для меня в - ягодичные мышцы, обтянутые кожей.

  Как, скажите мне, можно возбудиться на анатомический атлас человека в разрезе?

  Все равно, что восхищаться трупом, из которого вылезли кишки.

  - Шмуль, после твоих слов мне тоже что-то не хочется, - Ганимед отошел в сторонку.

  - А каково мне, Ганимед? - Шмуль крикнул ему. - Я в койке стал анализировать подробно проблему с моим ненагреванием тела.

  Гипотеза о том, что я устал и переволновался на службе, не выдерживала критики.

  В этот момент мимо протащились голые Джейн и Бонни.

  Да, они стучали каблучками, да, они чирикали.

  Но все было не так, как положено.

  Если девушка голая, то она должна петь и танцевать перед парнями, соблазнять, умилять, раззадоривать.

  Джейн и Бонни, как две резиновые куклы - безликие, бездушные и не только не вызвали во мне, но и погасили пламя нежности и вожделения к Раксанаяме.

  - Шмуль, моет быть, ты просто импотент? - Ламборджини затряс щеками и подбородками.

  - Ламборджини, ты сначала найди свой писюнек под огромным животом, потом уже рассуждай об импотенции и потенции, - Шмуль не оставил себя без последнего слова. - И тогда я понял: Джейн и Бонни вызвали у меня условный рефлекс на голых девушек - точно также, как рефлекс у кабана в каске и в автомобиле, но только рефлекс со знаком минус у меня.

  В линкоре я глазел на обнажённых Джейн и Бонни, и линкор подбили.

  Трупы, раненый, крик, дым, лязг, страх приближающейся смерти.

  И при этом я смотрел на Джейн и Бонни.

  Рефлекс начал закрепляться, но потихоньку.

  Затем я увидел Бонни и Джейн, когда они выходили из офиса лейтенанта Шоу.

  После встречи с девочками нашими я получил от лейтенанта в морду кулаком.

  В столовой Бонни и Джейн раздвигали и сдвигали ножки под столом, а я подавился костью барашка.

  Условный и безусловный рефлекс у меня укреплялись.

  Чуть что плохое, а в армии все кажется плохим, и тут же перед глазами маячат голые длинноногие Бонни и Джейн.

  Джейн и Бонни голые около носилок с трупом Паганини.

  Бонни и Джейн голые среди развороченных плит космодрома и рядом со стонущими ранеными после бомбёжки жухраев.

  Джейн и Бонни голые в казарме, когда я ударился головой о железяку на койке.

  У меня выработалось и укрепилось: если вижу голых девушек, то сразу - боль и неприятности.

  Утром я пытался бороться с рефлексами, даже воспоминания о Раксанаяме в купальне чуть шевельнули у меня.

  Бонни и Джейн на занятии по основам бластероведения вроде бы сначала не повторяли гадости, но затем, когда я на них смотрел с неодобрением, я прищемил палец загогулиной на бластере.