Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном

– Ну, ты знаешь, – вскинулся он, – он неудачно выступил на пленуме!

– А ты что, всегда удачно выступаешь? Я, например, о себе такого сказать не могу. Когда удачное выступление, а случалось – и неудачное. И что же, за одно неудачное выступление мы должны снимать человека с работы?

– Ну знаешь, Виктор, ты много на себя берешь. Я ведь говорю тут не только от своего имени. Ты это должен понимать. Поэтому приготовься к тому, чтобы завтра выступить так, как я тебе говорю.

Закрытое заседание бюро МГК

24 июня 1967 года состоялось закрытое заседание бюро МГК, где рассматривалось мое заявление об освобождении с поста первого секретаря МГК МКПСС и члена бюро МГК КПСС[24].

Откликнулись все члены бюро с «принципиальной» оценкой моего выступления на пленуме ЦК. Особенно постарались Воронина и Промыслов. Прасковья Воронина из кожи лезла вон, чтобы доказать, что «Егорычев – сукин сын».

Выступил на бюро и я с заявлением об освобождении и переводе на другую работу. Бюро МГК удовлетворило мою просьбу и приняло соответствующее постановление.

В. И. Туровцев: 24 июня в отдельном кабинете часов в 11 утра собрались члены бюро на внеочередное закрытое заседание. Я ожидал, что будут представители ЦК партии. Однако никаких представителей из ЦК не было. И это меня несколько удивило. И только потом я понял, почему их не было.

Заседание бюро началось с того, что Егорычев зачитал напечатанное на машинке свое заявление… В этом заявлении он очень коротко сказал, что он неудачно выступил на пленуме и потому считает свое дальнейшее пребывание на посту первого секретаря невозможным.

Когда Николай Григорьевич зачитал свое заявление, смотрю, Промыслов вытаскивает из стола огромный блокнот. Надо сказать, что он плохо видел и его помощник всегда писал ему выступления громадными буквами.

Промыслов начал свое выступление с того, что товарищ Егорычев за последнее время зазнался, что он осуществлял мелочную опеку Моссовета, что он пытался командовать Моссоветом, вплоть до того, где какой светофор поставить, и вообще сковывал инициативу у работников Моссовета. И поэтому он считает, что нужно удовлетворить просьбу Николая Григорьевича Егорычева и освободить его от обязанностей первого секретаря горкома и члена бюро. Все это звучало гораздо резче, чем я сейчас воспроизвожу.

После его выступления смотрю – секретарь горкома Дементьева Раиса Федоровна вытаскивает тоже из стола блокнот и начинает читать, что Николай Григорьевич Егорычев последнее время зазнался, оторвался от секретарей, не советовался с ними, принимал единоличные решения… Короче говоря, она считает, что мы должны удовлетворить просьбу товарища Егорычева и освободить его от обязанностей первого секретаря Московского городского комитета партии.

Потом гляжу – Воронина Прасковья, которая была первым секретарем Бауманского райкома партии и членом бюро МГК и которую Егорычев выдвинул на свое место в Бауманском райкоме! Эта Воронина всегда везде и всюду взахлеб хвалила Егорычева. А тут вдруг тоже начинает читать по написанному, что товарищ Егорычев, когда еще был первым секретарем Бауманского райкома партии, допускал принятие самостоятельных решений, он не прислушивался к мнению других секретарей райкома, не прислушивался к мнению членов бюро, у него были элементы бонапартизма. Короче, Егорычев должен быть освобожден от обязанностей.

Дошла очередь и до меня… Я сказал, что считаю, что Николай Григорьевич внес очень много полезного в работу Московской партийной организации и главная его заслуга в том, что он внес колоссальный вклад в развитие внутрипартийной демократии. При нем стали возможны свободные партийные дискуссии, свободные выступления, свободные обсуждения вопросов и на бюро, и на пленумах горкома. И что он никогда, ни разу, я не могу привести ни одного факта, чтобы он за какое-то неудачное выступление, содержащее даже критику в адрес первого секретаря горкома, осуществлял какие-то методы преследования или проявил недоброжелательное отношение потом к человеку.

Было видно, что Николай Григорьевич, когда был на этом бюро, уже твердо решил для себя, что он уходит из горкома. Но мне показалось, что он еще надеялся, что бюро его поддержит хотя бы морально.

Но я, к сожалению, был единственным, кто поддержал Николая Григорьевича. Подавляющее большинство членов бюро проголосовали за удовлетворение просьбы Егорычева об освобождении его от обязанностей первого секретаря горкома партии…

Мне запомнились только эти три выступления, которые так потрясли меня. Эти трое доставали тексты и шпарили по написанному. Может быть, кто-то еще выступал в защиту Егорычева. Но я не помню. И не хочу сочинять.