Солдат революции. Фридрих Энгельс: Хроника жизни

— Что вас туда занесло? Или давно не дышали лондонской сажей? Хотя, постойте, постойте, вспомнил! Сами же мне рассказывали в прошлое посещение. Вы с Марксом ездили на съезд коммунистов. Верно? Я не ошибся? — Гейне торжествующе направил длинный худой палец на Энгельса. — Ну и как, удалось вам осуществить задуманное?

— Да. Союз коммунистов теперь существует.

— А первая строка программы звучит так, как вы тогда хотели? — И Гейне продекламировал: — «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма». Пожалуй, и я не смог бы сказать лучше. А я — как-никак последний романтик и первый поэт пока не состоявшейся революции. А что делает сейчас Маркс? — поинтересовался Гейне. — Как поживают его милая жена, девочки?

— Вашу последнюю книгу «Атта Троль» я видел в его семье зачитанную до дыр. Марксу удалось заполучить в Брюсселе газету, и он будет рад напечатать ваши стихи, статью и всё, что вы для нас напишете.

— Фридрих, друг мой, — с неожиданной грустью проговорил Гейне. — Какие стихи! Какая статья! Умирание — серьёзное дело, и к нему надо относиться с уважением. Я вам скажу, как атеист атеисту: на днях во время сильного приступа я даже обратился к богу. Да-да, представьте! К этому приходишь, когда бываешь смертельно болен и сломлен. Признает же пришибленный бедствиями немецкий народ прусского короля, почему же я не могу признать личного бога? Друг мой, — Гейне даже чуть приподнялся, и Энгельс не смог бы сейчас сказать точно, шутит или всерьёз говорит великий поэт, — выслушайте истину, друг мой: там, где кончается здоровье, где кончаются деньги, где кончается здравый человеческий рассудок, — там повсюду начинается христианство.

«Он так болен, но ирония не бросает его. Какая же нужна для этого сила!» — подумал Энгельс.

— Что я опять про свою убогость!.. Расскажите-ка подробнее ваши новости.

И Энгельс стал рассказывать о съезде коммунистов в Англии, о том, как им с Марксом удалось отстоять свои позиции.

Гейне слушал с вниманием, попутно вставляя шутливые замечания.

— Жаль, что всё это произошло не пять лет назад. Мы бы с вами написали «Манифест» в стихах и задали бы работу переводчикам! — рассмеялся он. — Пять лет назад — какое это было время! Маркс тогда только что женился, и я заходил, нет, забегал, поднимался бегом по лестнице к ним на улице Ванно. Мы втроём по сто раз могли повторять строку из нового моего стихотворения, пока не отшлифовывали её идеально. Однажды захожу к ним, а там паника. Маленькая дочка в судорогах, оба родителя суетятся, молодая нянька растеряна. Я приказал налить в ванночку тёплую воду, сам опустил туда малышку, и девочка мгновенно успокоилась. Маркс до сих пор уверен, что я им спас ребёнка… Опять я увлёк вас в бездну воспоминаний! — перебил он себя. — Куда же вы направитесь сейчас?

— Через два часа вечер немецких эмигрантов. Будем встречать Новый год.

— Знаете, Энгельс, я чувствую, что этот год станет для Европы особенным. И вы правильно делаете, что встречаете его с соотечественниками.

— Да, революцией пахнет, как порохом, когда заряжаешь пушки, — подтвердил Энгельс. — А вы, дорогой Гейне, нам очень нужны. Несмотря ни на что, мы готовы печатать в своей газете в Брюсселе каждую вашу новую строку. Помните это!

— Тогда передайте Марксу и нашим друзьям, что, хотя Гейне и умирает, он надеется ещё немало написать! — сказал поэт на прощание.

* * *

Революцию в Европе предчувствовали многие, но, когда и где произойдёт взрыв, не знал никто.

Пять лет назад Энгельс торопился, боясь опоздать со своей «английской книгой» о рабочем классе.

Бакунин при каждой новой встрече уверял, что революция рядом и пора думать об общегерманском демократическом правительстве. Говорил, что сам немедленно ринется в бой создавать великую славянскую державу, отчего Маркс постоянно морщился — Бакунин делил человечество не столько на классы, сколько на нации и державы.

И на встрече этого Нового года Энгельс говорил тоже о революции, о Союзе коммунистов — передовых рабочих, которые вместе с демократами Европы готовы возглавить борьбу за свободу.

* * *

Чуть больше трёх недель назад они шли по незнаменитой лондонской улице Друри Лейн — богатырь Шаппер, по-военному прямой и изящный Энгельс, крепкий, с густыми чёрными кудрями, прозванный Мавром Маркс и друг Гарни англичанин Эрнест Джонс, руководитель левых чартистов, а теперь член Союза коммунистов. Мимо них, понурясь, проходили лондонские рабочие, бедные клерки — люд, населявший квартал. Капал мелкий дождь. Казалось, вместе с бесконечной липкой сыростью на лондонскую окраину опустилась глухая безнадёжность…

Энгельс неожиданно остановился и рассмеялся. Шаппер взглянул на него с удивлением.

— А ведь свершилось! Господа! Великое событие — свершилось! — крикнул Энгельс громко, на всю улицу. — Коммунисты объединились и открыто решают начать перестройку мира.

Прохожие шли мимо, глядя под ноги. Они не догадывались, что великое событие, о котором громко сказал весёлый молодой человек, касается лично их.