Солдат удачи

— У вас нет ни ширы, ни маргара, — произнес Дарт. — Но это не беда, я могу поработать на вас. Достать из хранилища зерна для тьяни.

Внезапно Шепчущий сделал пару шагов вперед, покинув щель между камней, и оглядел Дарта. Не так, как осматривает человек; его голова и плечи были абсолютно неподвижными, двигались только глазные яблоки: среднее око — вниз, два крайних — вверх.

— Ты — рами, — констатировал он. — Ты достаешь зерна для рами.

— Я — маргар. Я достаю зерна для рами, тьяни, джолтов и всех остальных. Я хочу, чтоб это балата было спокойным. Мертвые — мертвы, а остальные пусть живут, пока Предвечный не призовет их в свои чертоги. Он решает, когда закончится первая жизнь роо и начнется вторая — он, а не мы. Я почитаю его волю и потому говорю: зерна, которые мне удастся достать, будут разделены по справедливости. И если среди них найдется бхо, преобразующий сущность, — тот бхо, которого ценят тьяни, — то он достанется вам. Клянусь своей второй жизнью и милостью Элейхо!

Шепчущий вскинул руки, согнув их в двух или трех местах, и воины, стоявшие за камнями, тотчас повторили этот жест. Возможно, он являлся признаком недоверия, изумления, согласия или благодарности, если тьяни могли испытывать такие чувства; это осталось для Дарта секретом, но поднявшийся гул голосов был более красноречив.

Его собеседник сделал резкое движение плечами, повернулся всем корпусом и произнес длинную прерывистую фразу — будто гвозди в доску забил. Наступила тишина.

— Что ты им сказал?

— Я сказал, бхо-радость еще не у нас. Я сказал, что рами могут нас обмануть. Я сказал, чтобы они молчали. Это все, что я сказал.

Скинув на миг маску бесстрастия, Дарт удивленно приподнял брови.

— Вы знаете, что такое радость?

— Да. Радость — это бхо. Тот бхо, о котором ты говоришь. Много циклов у нас не было радости.

— Что вы делаете с этим бхо?

— Ложимся в том месте, где он вырос, и к нам приходит радость. Ко многим тьяни.

— Он так велик? — спросил Дарт, удивляясь все больше и больше.

— Я, Шепчущий Дождь, его не видел, и мой родитель не видел, и родитель родителя. Но мы знаем, что бхо-радость похож на траву, на красную траву. Вначале, когда шира его пробудит, это небольшой пучок травы, но он растет, заполняет большое пространство и живет тысячи циклов. Потом умирает.

Трава, мон дьен! — поразился Дарт. Странное представление у Темных о ментальном проекторе! Ни кресла, ни шлема-коммуникатора, ни усилителей-имплантов, ни даже памятных лент… Впрочем, что удивляться! У дерева туи тоже не было ни микрофонов, ни экранов, и все же оно передавало звуки и образы.

— Вы получите этого бхо, — сказал он старому тьяни, — и шира пробудит его для вас. Я отдам вам всю радость, какую найду… если найду и если сумею выбраться обратно. А теперь распорядись, чтобы пригнали носильщиков. Поздно. Зеленое время на исходе.

Но Шепчущий не двинулся с места.

— Как я узнаю, что ты найдешь? Если в хранилище нет бхо-радости, ты не будешь виновен в обмане. Но если ты найдешь бхо-радость, то можешь не отдать его, сказать, что не нашел. Поэтому лучше, если мы поменяемся: я отдам носильщиков, а ты пришлешь к нам ширу. Она побудет у нас, пока ты не найдешь бхо-радость. Согласен?

— Не согласен. Как я узнаю, что вытащил нужный бхо? Я маргар, а не провидица из Трехградья!

Дарт невольно ухмыльнулся, представив, как выменивает свой скафандр на просветленную ширу. Вряд ли она будет счастлива попасть к чешуйчатым в заложницы!

— Верно, не узнаешь, — подтвердил Шепчущий. — Что нам делать?

— Ты можешь сам пойти со мной. Ты и десяток молодых тьяни, чтобы заботиться о тебе. Сядь у дыры и пересчитывай зерна, которые я принесу, а шира будет их пробуждать. Это справедливо?

— Справедливо, — без колебаний согласился тьяни. — Но я хочу подумать. Хочу увидеть, что случится, если сделать так или иначе.

— Подумай, но недолго. — Дарт хлопнул Голема по ноге, забрался в седло и прошептал, мешая родной язык с анхабскими словами: — Переговоры закончены, мон гар. Старый мсье думает, что делать. Компре? Ну, бьен! Помоги ему.

Щитки на плечах Голема разошлись с резким щелчком, два ствола вынырнули из гнезд и повернулись: один — налево, другой — направо. Потом скрипнула диафрагма на груди, и главный калибр, цилиндр толщиною с голень, уставился прямо на Шепчущего, приподнялся, нацелился в камень и с неторопливым величием скользнул вниз. Ровная канавка прорезала каменную поверхность; пахнуло жаром, в воздухе заклубился дым, и тьяни, стоявшие за обломком, отшатнулись.

Шепчущий повернулся и взглянул на гранитный монолит.

— Если сделать иначе, — произнес он, спокойно и четко выговаривая слова фунги, — ты уничтожишь мой клан и другие кланы, и вместо радости в этой жизни мы получим ее лишь в чертогах Предвечного. Если сделать так, как ты сказал, мы получим надежду. Может быть, ты не обманешь. Но если обманешь и убьешь меня и десять моих потомков, это не будет большой потерей. Потомков у меня много, и мое время — синее.