Солдат удачи

Остановившись перед Констанцией, он всмотрелся в ее лицо, потом обвел взглядом каменных женщин. Деву-птицу, деву-змею, деву-русалку, деву-цветок и остальных, запечатленных в камне неведомым мастером в те времена, когда Анхаб был юн и переполнен жизнью. По грустным ликам дев медленно струились слезы, орошая пустыню щек, задерживаясь на холме подбородка и падая вниз редкими крупными каплями.

— Отчего они плачут? — спросил Дарт.

Констанция шевельнулась.

— Они скорбят о погибших в Великой Войне, развязанной джерасси Йодама. Помнишь, я рассказывала о тех временах? О древней эпохе перед Посевом? Когда Анхаб был разделен и люди, обитавшие на разных континентах, мнили себя различными народами, не зная, что корень их един, а облик — эфемерен… Смотри — вот они, перед тобой! — Она раскинула руки, словно обнимая длинную шеренгу изваяний. — Такими они были — наши предки, древние расы Анхаба; таков был их облик, пока им не открылась тайна преображения. Семнадцать статуй, семнадцать рас… Символ единства, воздвигнутый ориндо… Они не похожи, но горе объединяет их — горе и память о тех, кто умер, не ведая истины.

— Истина — способность к преображению?

— Да. Но мудрецы ориндо видели в истине внешний и внутренний смысл. Внешний — счастье и мир; они говорили, что у разумных существ есть лишь одно назначение: прожить свою жизнь счастливо, без обид и лишений, не причиняя горя никому. Внутренний смысл глубже и сложнее… Внутренний смысл — Великая Тайна Бытия, вопрос о том, куда мы уходим по завершении жизни. — Констанция опустила голову, и прядь длинных волос упала на ее лицо. — Ориндо были правы… — тихо прошептала она. — Они умели задавать вопросы… Они ошиблись лишь в одном: счастье тоже эфемерно, если не знаешь, что ожидает за гранью… Два смысла истины связаны, зависят друг от друга: лишь тот человек, который счастлив, а значит, уверен в себе, может раскрыть Великую Тайну, и, только раскрыв ее, он обретет уверенность и счастье. Иначе сомкнется над ним мрак бесцельности — ведь жизнь повенчана со смертью, и вместе с тобой исчезает все, что успел накопить, перечувствовать, создать. Все, понимаешь?

— Ориндо не раскрыли этой тайны? — спросил Дарт после долгого молчания.

— Нет, хотя их нельзя обвинить в легкомыслии. Они считали, что это — дело потомков, задача грядущих поколений, жизнь которых будет наполнена радостью, обильна знанием, и потому они найдут ответы на все вопросы. Но так не получилось… Не получилось, Дарт! Орден ориндо угас в эпоху Раннего Плодоношения, а тех, кто наследовал им, увлекло другое — космическая экспансия. Они позабыли, что все начинается здесь, а не в галактических пространствах… — Она откинула резким движением волосы и положила ладонь на лоб. — Здесь тоже галактика! Здесь миллиарды клеток-нейронов, и каждая — сложней звезды! И нет корабля, чтоб проторить дороги между ними, и нет иных приборов, кроме мозга, чтобы услышать откровения, предвидеть будущее и познать, куда и как течет ментальная река… Мы поняли это слишком поздно, мой милый генерал. Поняли в те тысячелетия, когда не осталось людей с природным даром, способных изучать миры, сокрытые от наших глаз.

— Я не забыл, моя принцесса. Нет людей, что могут заглянуть за грань, и потому вы ищете разгадку тайны на планетах Темных… Ты сказала, что это единственный путь исследования. Если нельзя самим решить проблему, воспользуйся опытом других.

— Да. У тебя хорошая память.

— Сомнительный комплимент для человека, который не помнит собственного имени, — с усмешкой отозвался Дарт. — Ни имени, ни обстоятельств жизни… Я даже удивлен, что не забыл тебя и Джаннаха — верней, персону, чей облик принял наш балар. Вы ведь считали эти воспоминания под ментоскопом?

Констанция кивнула. Щеки ее порозовели.

— Все, что сканировано ментоскопом, уходит и забывается навсегда, если верить объяснениям Джаннаха… Или он не сказал мне всей правды? Ведь я же помню твое лицо и имя! Свое позабыл, а твое — нет! Но почему?

— Балары не обманывают, мой генерал. И не надо думать, что я… что я… — Казалось, она колеблется или сильно смущена; губы ее дрожали, и меж бровей наметилась тонкая морщинка. — Не надо думать, что я — та женщина, которую ты любил. Я — другая… Я лишь копирую ее обличье… обличье, но не душу…

— Я знаю, — произнес Дарт. — Поверь, мон шер ами, это уже не имеет значения. — Он помолчал и добавил: — Кажется, ты не ответила на мой вопрос.

Лоб Констанции разгладился, губы перестали дрожать.