Солдат великой войны

В тот момент, когда колокола в Венеции истерично звонили шесть утра, три транспорта обходили старое ржавое судно для перевозки скота, стоявшее между миноносцем и крейсером. Поначалу гвардейцы думали, что высадятся на крейсер, потом – на миноносец. Но транспорты остановились у ржавой посудины, и гвардейцы громко застонали.

– У нее даже нет названия, – воскликнул кто-то. – Разве бывают корабли без названия?

– Почему бы и нет? У нас же теперь нет фамилий.

– И что напишут, если в нас попадет торпеда?

– Не волнуйся. Торпеды слишком дороги, чтобы тратить их попусту. Кому вздумается топить коров, овец да коз?

– А если они заметят нас?

– Я об этом и толкую.

– Вы знаете, что я говорю? – прокричал Гварилья, достаточно громко, чтобы его услышали на всех транспортах. – Я говорю, у меня нет фамилии. Родом я ниоткуда, семьи у меня нет, я не знаю, куда направляюсь, что делаю и когда вернусь. И знаете, что я говорю? Я говорю… да пошли вы все!

– Я знаю, куда нас везут, – подал голос обычно молчаливый солдат. – Нас везут на юг.

– Может, только потому, что корабли не могут перемещаться по суше.

– Мы отправляемся завоевывать Турцию.

– По мне лучше уж воевать с ними, чем с немцами.

Тут они вспомнили войну 1911 года, и кто-то возразил:

– А по мне – нет.

На борт скотовоза они перебирались в хорошем настроении, поднимали тележки на борт с помощью кранов, которые обычно использовались для подъема или спуска перепуганных лошадей и коров. Транспорты отошли, тележки упрятали в трюм, и скотовоз готовился к отплытию. На носу открылся люк. Появились два матроса, чтобы поднять якорь. Скоро они уже шли по морю под крики кружащих над ними чаек и среди белых барашков, то и дело появляющихся на волнах.

Два матроса в изношенной форме без знаков отличия принесли большой металлический контейнер, весь в капельках воды. Как выяснилось, с ванильным мороженым и клубникой.

– Подарок с крейсера, – сказали они, – и оно скоро растает. Холодильника у нас нет.

– Куда мы направляемся? – спросили их.

– Сами не знаем. Капитан тоже не знает. Ему, естественно, дали конверт с названием следующего порта и временем прибытия. Там дадут следующий конверт. Такой порядок с начала войны.

С мостика спустился лейтенант. Он знал.

– Сначала плывем на военно-морскую базу в Бриндизи, где к нам присоединится полковник и скажет, что нам делать.

– Лейтенант?

– Да?

– Полковник?

– Вы что, не слышите меня?

– На три взвода? Полковники командуют бригадами.

– Первым делом найдите места для ночлега на палубе, – приказал лейтенант.

– На море сильная роса, – заметил кто-то из солдат. – Мы промокнем насквозь.

– Нет. У этого судна малая осадка, потому что оно спроектировано с тем, чтобы проходить над рифами на островах, куда доставляют скот. Капитан говорит, пойдем вдоль берега. По ночам ветер дует с суши, и он сухой. Мы будем держаться так близко к берегу, что вам покажется, будто вы едете на поезде.

Съев мороженое, Алессандро и Гварилья устроились на палубе. По правому борту в средней части корабля. Котелки они вымыли, опуская в воду, потом легли на импровизированные койки из одеяла и вещмешка. Устроились поудобнее и от усталости быстро заснули, проспав всю жару, изредка открывая глаза, чтобы взглянуть на чаек, летающих над кораблем.

* * *

Ближе к вечеру их форма стала заскорузлой и белой от соли.

– Однажды я видел человеческий пепел, – поделился с Алессандро Гварилья. – Он серо-белый, того же цвета, что и складки на твоей гимнастерке.

– Не так уж это и плохо, – заявил Алессандро. – Когда понимаешь, что люди не очень-то отличаются от того вещества, которое указано на этикетке бутылки с минеральной водой, со смертью примириться легче.

– Почему такого не пишут на винных бутылках? – спросил Гварилья.

– Потому что в вине слишком много всякого дерьма, и если на бутылке воды микроскопическим шрифтом пишут так много, то к каждой бутылке вина придется прилагать целую книгу.

– Мой брат, когда был мальчишкой, пытался изготовить вино из птичьего помета, – вспомнил Гварилья.

– Получилось?

– И да и нет. «Вино» он налил в бутыль из-под «Кьянти» и обошел местные кафе. Никому не понравилось, но многие покупали по стакану или два.

– Два?

– Хотели порадовать мальчонку. По большей части, старики.

Солдаты выстраивались у анкерков и жадно пили теплую, чуть мутноватую воду, которая казалась им вкуснее той, что вытекала из альпийского родника. Они лили воду на головы и смачивали гимнастерки.

Когда солнце, все еще желто-белое, сблизилось с вершинами гор, один из матросов вылез из трюма, пошатываясь под тяжестью четверти говяжьей туши. Вокруг нее вилось такое количество мух, что поначалу многие подумали, будто он тащит огромную виноградную гроздь.

– И мы должны это есть? – спросил кто-то из гвардейцев.

– Вам понравится, – ответил матрос. – Это хорошее мясо, и его прокоптили.

– До или после рождества Христова?

– Не отравитесь. Мы только это и едим.