Солдат великой войны

— Я так и сказал, — фыркнул Роберто.

— Что ж, это наша работа.

— Ладно, Куальальарелло. Он отвоевал два года. Что делал ты?

— Выращивал овец. Потому что это моя работа.

— Что важнее, защита страны или работа?

— Ты хочешь меня запутать.

— Ответь, что важнее. Мне без разницы.

— Работа. Работа гораздо важнее.

— Так он и поможет нашей работе.

— Но он дезертир.

— И что?

— Что важнее — работа или защита страны?

— Ты мне и скажи, — ответил пастух помоложе.

— Работа!

— Тогда почему ты спрашиваешь?

— Потому что он дезертир.

— И что?

— Так что важнее — работа или защита страны?

— Работа, — ответил Роберто. — Ты так сказал.

— Я так сказал.

— Да.

— Но он дезертир.

— И что?

— Так что важнее… — Они ходили по кругу, пока костер совсем не прогорел, и третий пастух, немой по имени Моданьо, подбросил в него несколько поленьев.

Как только они разгорелись, Куальальарелло сдвинул брови и повернулся к Роберто.

— Мне это не нравится.

— Почему? — спросил Роберто.

— Потому что он дезертир.

Роберто писал письмо сестре. Продолжал писать, пока спорил с Куальальарелло.

— И что? — механически ответил он.

— Что важнее? — спросил Куальальарелло.

— Работа или защита страны? — продолжил Роберто.

— Работа.

— Правильно.

— Но он дезертир.

— И что? — Роберто начал следующую страницу. Спор с Куальальарелло особого труда не составлял, если хватало терпения, и ты мог произнести его имя.

Алессандро залез в спальный мешок из овчины и отвернулся от костра. Они стояли лагерем на небольшой песчаной косе, вдававшейся в озеро, и когда костер угасал, колеблющийся теплый воздух и дым не мешали любоваться звездами. Спор между Роберто и Куальальарелло затихал, пока не превратился в ритуальные заклинания, ветер дул сухой и холодный.

* * *

Спускаясь с гор к Риму, двигались они со скоростью овец, а овцы двигались со скоростью облаков, покачивания деревьев и всего того, что существует в природе, за исключением молнии.

Красота озер, леса, спокойного синего неба мягко выдавливала из Алессандро армию. Недели он не слышал ничего, кроме шелеста ветра, блеяния овец и постукивания копыт о камешки, которые овцы выворачивали из земли.

Ястребы кружили в вышине, но никогда не решались спикировать, если видели охраняющих стадо пастухов. Алессандро так настроился на звуки ветра и малейшие их изменения, что услышал бы ястребов, попытайся они спикировать, знал бы, где они собирались приземлиться. И держал бы палку наготове.

Только раз Роберто и Алессандро разошлись во мнениях. Случилось это, когда они подошли к маленькому озеру далеко за Л’Акуилой[54]. Алессандро хотел остановиться на восточной стороне, но Роберто повел овец на западную. Хотя находились они слишком далеко, чтобы переговариваться через озеро, спор шел о том, как смотреть на мир при восходе солнца. Алессандро хотел увидеть, как все засверкает, когда солнечный свет зальет озеро, почувствовать его жар на лице, раствориться в его сиянии, а Роберто хотел, чтобы солнце не ослепило овец, когда его свет прорисует каждый изгиб поверхности холмов. Он стоял, наблюдая за чайками на озере. Они казались ему белее альпийского снега. В звездах, облаках и ветре Алессандро надеялся вернуть все, что утратил, потому что под грязью и кровью войны оставались чистота, надежда и любовь.

Чем ближе они подходили к Риму, тем чаще приходилось обходить деревни и фермы, чтобы овцы могли пощипать травку на уже скошенных полях и не идти по узким улицам. Если они не могли провести стадо вдали от селений, потому что путь преграждала река, приходилось пересекать ее по мосту в деревне или рядом, и все четыре сотни овец бежали впереди, словно знали дорогу.

Однажды они вышли из леса на гребень холма и внизу увидели Рим, оседлавший Тибр, свежий, белый, невесомый. В льющемся с востока свете десять тысяч крыш пламенели чешуйками огромной рыбы, только что вытащенной из моря.

Они спустились вниз мимо Субьяко[55], Сан-Вито-Романо и Галликано-нель-Лацио[56] и вошли в город с юга. Хотя овец часто гоняли по улицам Рима, мужчины не надеялись удержать такое большое стадо и опасались, что овцы разбегутся по лабиринту маленьких улиц. Но по виа Ардеатина они довели их до Стены Адриана и продолжили путь на запад, остановившись спросить у солдата, который нынче день.

— Пятое, — ответил солдат со стены, на которой стоял с винтовкой на плече.

— Октября?

— Откуда вы взялись?

На этот вопрос они не потрудились ответить, но задали свой:

— Какой день?

— Я же сказал.

— Не число, день недели.

— Пятница, — ответил он, гадая, откуда взялись эти олухи.

— Придется платить за корм до понедельника, — вздохнул Роберто.

Теплый и мягкий воздух пах сосновыми иголками, костром и горячим оливковым маслом.