Солдат великой войны

— Трое мужчин в штатском вошли в кафе и сели, — подхватил, в свою очередь, Фабио. — Несколько дней назад. Спросили меня. Мне бы сразу рвануть через черный ход, но я подумал, что могу рассчитывать на большие чаевые, поэтому обслужил их. Поверишь ли, они заказали эспрессо и песочные пирожные с шоколадной крошкой. — Он улыбнулся. — Просидели полчаса, а потом арестовали. Я сглупил, да.

— Умным тебя не назовешь, — согласился Алессандро.

— У них есть карты катакомб, — сообщил Гварилья. — Они посылали под землю топографов и сделали карты! Только тогда смогли очистить их от дезертиров. Почему они не умеют так же хорошо воевать?

— Теперь это не имеет значения.

— Нас расстреляют, да? — спросил Фабио.

— Да, — подтвердил Алессандро из окошка камеры.

— У этих столбов.

Алессандро кивнул.

— Ну и ладно, — сказал Фабио.

Гварилья закрыл глаза.

— Алессандро, — с жаром воскликнул Фабио, — как думаешь, на небесах есть красивые женщины?

Гварилья застонал.

— Миллионы, но с чего ты взял, что попадешь туда?

Лицо Фабио расплылось в широкой улыбке.

— Мне мама сказала, — ответил он. — По ее словам, что бы ни случилось, я попаду на небеса. Она обещала.

Алессандро пожал плечами.

— Как здесь кормят? — спросил Фабио. — Пристойно?

— Иногда дают яйцо, — ответил подошедший к окну Лодовико.

— Что?

— Иногда дают яйцо, — повторил Лодовико.

— Кто это? — спросил Фабио.

— Это индеец Лодовико. Фамилии у него нет, потому что он коммунист.

— Адами, Фабио, — представился Фабио, чуть ли не кокетливо, — а это Гварилья. — Гварилья смотрел в землю. — Он настоящий ветеран, но сейчас несчастлив.

На внутреннем дворе появился офицер и приказал заключенным построиться. К этому они привыкли, и буквально через несколько секунд стояли ровными рядами, но без оружия и амуниции, а потому не производили впечатления боевой части.

Офицер в очках с железной оправой тоже напоминал студента. Зычным голосом он обратился к заключенным:

— Это военная тюрьма номер четыре, которую мы называем «Звезда морей». Убежать отсюда нельзя, кто попытается, будет застрелен на месте. Вам положено три яйца и два апельсина в неделю, стрижка и баня каждые две надели. Насчет еды не жалуйтесь, она такая же, как и в других тюрьмах, или даже лучше. Мы до последнего поддерживаем военную дисциплину, хотя вас выводят отсюда на расстрел. Все спрашивают, почему, и я вам скажу. Это единственное, что у вас есть. Вы едва ли ни с первого дня жизни знаете, что вам предстоит умереть, так? Но вы бреетесь, играете в бочче, полируете дверные ручки, отращиваете усы. Все напрасно теряют время. То же самое происходит и в «Звезде морей». Вы по-прежнему в армии и должны поддерживать армейскую дисциплину до самой смерти. Вам от этого будет только лучше. Если не будете поддерживать, превратитесь в желе, будете слишком много страдать, а в конце насрете в штаны. Вы все скоро умрете. Я тоже. Мне уже вынесен приговор. Первого января я уйду первым. Следуйте моему примеру. Смотрите, что я делаю. Держитесь прямо, пока пуля не пробьет грудь. Это единственный путь. Вольно! Выстроиться в ряд у ворот.

— Кто это такой? — спросил Алессандро у Лодовико.

— Разве ты не слышал его речи?

— Нет, и бани тоже не было. Он говорил правду?

— Он убил полковника, который начал стрелять по своим солдатам. Его должны расстрелять первого января. Обычно происходит это на следующий день после суда, но ему дали время, чтобы он обо всем подумал.

— Его не сломили.

— Пока нет.

— Как насчет бани?

— Сегодня вечером. И стрижка.

— Я не хочу стричься.

— Не повезло. Подозреваю, что они продают волосы. На матрацы.

— Мерзость какая.

— Да нет. Может, на этом матрасе будет спать ребенок. Мне идея нравится.

* * *

Цирюльники прибыли во второй половине дня. Невысокие толстяки, почти все лысые, они балансировали на ящиках из-под патронов и быстренько убирали шевелюру с голов солдат, ожидавших в длинных очередях.

Заключенных выводили из камер группами по пятьдесят человек по сложной схеме, привязанной к этажам и тюремным блокам. Их собирали в большом зале, где цирюльники уже стояли на ящиках с электрическими машинками в руках, провода змеились по полу и исчезали в дыре, пробитой в одной из стен.

Потом группами по пять заключенных вели в душевую с полом из терраццо[64], где обычные солдаты окатывали их ведрами мыльной воды, а потом поливали из шлангов для мойки скота, позаимствованных на скотобойне. Смывали с них мыло и сталкивали в мелкий бассейн с горячей водой, где им разрешалось пробыть несколько минут. После бассейна вели по длинным коридорам, и они обсыхали на ветру. В конце последнего коридора они получали свою влажную, только что выстиранную форму. Все это они называли стиральной машиной.

Алессандро и Лодовико оказались в конце своих очередей так же, как один незнакомый солдат, Фабио и Гварилья. Всех торопили, и хотя разговаривать им не разрешали, они пренебрегали запретом.

Они не узнали имя этого солдата и никогда больше его не видели. Ему оставалось два дня до расстрела, и отчаяние сделало его ужасно разговорчивым. В мирной жизни он, вероятно, был физиком.