Солдат великой войны

— Разумеется, — ответил Алессандро. Его переполняло негодование, и он чувствовал моральную поддержку остальных гвардейцев. — Неужели вы думаете, что после нескольких лет на передовой и нашей экспедиции в Сицилию мы намерены показать себя трусами и отрицать очевидное? Или вы считаете, что мы сделали это из-за недостатка мужества? Каждый из нас, прыгая за борт, знал, что в итоге мы окажемся здесь. Мы решили отнять у вас несколько дней и недель, чтобы повидаться с семьями. Как если бы мы шли в бой. Ощущения те же. Логика та же. Я хочу сказать, что война сделала нашу армию достаточно храброй для того, чтобы выражать свою волю. Мы не дезертировали — мы взбунтовались.

— Это обвинение даже более серьезно, чем убийство.

— Но по нему больше шансов на оправдание.

— Скажите, отчего у вас возникла столь необычная мысль? — спросил председатель суда.

— Наш бунт показывает, что вы можете нам поверить, когда мы говорим вам то, что хотим сказать.

— Пожалуйста, скажите, что вы хотите нам сказать, — подал голос ранее молчавший судья.

— Поручите нам дело.

— Какое?

— Сражаться с врагом.

— Это вам уже поручали, — заметил председатель суда.

— У меня сложилось впечатление, что вы не спрашивали нашего согласия.

— У меня сложилось впечатление, что мы не нуждались в вашем согласии.

— Но на самом деле — нуждаетесь. Это вам не нужно, чтобы посадить нас в тюрьму или расстрелять, но совершенно необходимо, если нам предстоит сражаться.

— Ерунда, — отмахнулся председатель. — Условия не могут выдвигаться нижними чинами, тут двух мнений быть не может.

— Наоборот, — возразил Алессандро. — Вы перехитрили нас, и мы предлагаем вам наше согласие, потому что вынуждены на это идти.

— Нет, вас вынудили к этому изначально, вы поняли, что в противном случае чьим-то решением вы будете расстреляны. Этот метод работает, и нет никакой необходимости делать исключения из правил.

— Наш случай — тот самый, когда можно сделать исключение.

— Из-за поражения?

— Армия отступает. Мы можем принести пользу.

— У нас новая линия обороны, и она, похоже, сдерживает противника, — указал председатель суда.

— Мы обещаем, что будем сражаться как дьяволы, когда вернемся в окопы. Восемь закаленных солдат.

— Семь.

— Ладно, семь. Не пускайте нас в расход. Мы никогда не боялись сражаться.

Судьи стали совещаться. В отличие от гражданского суда решение они принимали быстро, прямо на месте. Только Гварилья питал надежду, что их проймет просьба Алессандро, но и он держал ее глубоко в себе.

Когда судьи закончили, председатель суда начал речь, глядя в стол и качая головой, но в остальном сказанное им никого не удивило.

— В периоды наивысшего напряжения правила, установленные государством, становятся средствами его сохранения, и их важность особенно возрастает, когда решение принимать сложно. Мы держимся за них не только потому, что верим в их мудрость. Нам просто необходимо опираться на что-то крепкое и неизменное. Более того, этот суд не вправе делать исключений. Единственное, что мы можем, так это признать вас невиновными, но и здесь идти против фактов для нас недопустимо. Мы записали вашу просьбу, и мы вам сочувствуем, но сейчас, когда родина в опасности, мы прежде всего должны хранить верность государству. Суровые правила в сложившейся ситуации прибавляют нам уверенности и укрепляют наш дух. Мы отмечаем гуманизм вашей просьбы, но на войне гуманизм неуместен. Это вы уже знаете.

Он помолчал. Возможно, у него был сын. Потом перечислил их имена и закончил:

— Я приговариваю вас к смертной казни. Приговор будет приведен в исполнение расстрельной командой в обычное время во дворе этой тюрьмы через неделю, начиная с этого дня.

— Почему через неделю? — спросил Фабио так хладнокровно и отстраненно, точно клиент банка, желающий знать, почему он не может забрать собственные деньги.

Председатель суда не стал возражать на столь бесцеремонное вмешательство в заведенный порядок, поскольку наказание назначил достаточно суровое, чтобы покрыть все правонарушения, прошлые, настоящие и будущие, какие только можно себе представить. Ответил дружелюбно, даже ободряюще:

— Нам нужно немного времени для вашего друга Гриджи.

Тут солдаты Девятнадцатой бригады речной гвардии, уже приговоренные к смерти, начали хохотать, и председатель стукнул молотком по столу.

* * *

Дни до вторника тянулись медленно, но, вспоминая их, Алессандро думал, что они были самыми короткими и быстротечными в его жизни. Каждая минута с восхода понедельника становилась такой частью дня, которую ему не удастся увидеть еще раз, стрелки часов двигались уже не по кругу, а по спирали. В полузабытьи, когда облака собирались в белые горы и проплывали над головой, держа курс на восток, он представлял себе, как заменяет все часы Европы более совершенным механизмом, трехмерной спиралью, который показывает не только приход и уход дня и ночи, но и то, что больше не будет ни еще единого дня, ни еще одной ночи.