Солдат великой войны

— Я выяснил, что все как раз наоборот, а мнение, что девушка не такая симпатичная, если носит очки, годится только для обезьян. Много раз очки с толстыми стеклами у молодой девушки становились крючком, на который она ловила мое сердце. Даже сейчас меня зачаровывают близорукие, которые сидят в первых рядах и смотрят на меня сквозь концентрические круги сверкающего стекла. А если девушка еще слегка косит, вообще красотища.

— Вы чокнутый.

— Чудесное изобретение, полностью совместимое с природной красотой.

— Их что, кто-то изобрел?

— А ты думал, они выросли на дереве?

— Кто же их изобрел?

— Флорентиец, Алессандро ди Спина. У очков есть даже небесный покровитель, святой Иероним, потому что на его портрете, выполненном Доминико Гирландайло, они балансируют на краю стола, как самая обыденная вещь. Знаменитыми их сделал Рафаэль своим портретом папы Льва Десятого, этого четырехглазого сына Лоренцо де Медичи, того самого, который отлучил от церкви Мартина Лютера.

— Я никого из них не знаю, — пробормотал Николо.

— Ничего удивительного. Я тоже.

— Кроме святого Иеронима. Святых я знаю.

— Это хорошо. Чей сегодня день?

— Не знаю.

— Я думал, знаешь.

— Нет, так не знаю. Вы думаете, папа знает?

— Готов поспорить.

— Так какого святого?

— Я не папа, но сегодня девятое августа. День святого Романа[10], если не ошибаюсь. Он из Византии.

Николо, который никогда не слышал слово «Византия», пробормотал:

— Это очень плохо.

— Где вода? — спросил Алессандро. — И шоколад.

— Мой отец говорит, если есть много шоколада, станешь черным.

— Это, безусловно, правда, — кивнул Алессандро. — В конце концов, шоколад привозят из Африки, а африканцы черные. А как насчет Свизерленда?[11] Много шоколада привозят из Свизерленда?

— И что?

— Швейцарцы черные?

— А что, нет?

— Как ты думаешь?

— Не знаю, — ответил Николо, похоже, в полном замешательстве. Доставая бутылку с водой из «дипломата» Алессандро и осторожно ставя ее на плоский камень, спросил: — Свизерленд в Африке?

— Ты имеешь в виду Свазиленд?

— Свизерленд, — возразил Николо.

Алессандро почувствовал, как сердце заколотилось в груди. Медленно выдохнул.

— Что ты сказал? — переспросил он.

Николо пытался представить себе карту мира.

— Океан около Африки или Перу?

— Давай начнем с чего-нибудь, более близкого к дому, — предложил Алессандро. — Назови страны Европы.

— Какие?

— Об этом я тебя и спрашиваю.

— Спрашиваете о чем?

— Какие страны в Европе?

— Разные, — ответил Николо.

— Назови.

— Италия, разумеется…

— Великолепно.

— Франция.

— Правильно.

— Германия, Испания, Ирландия и Махогения[12].

— Махогения?

— Есть ведь такая страна? Кажется, в Бразилии.

— Нет, но продолжай.

— Германия — это страна?

— Да, но ты ее уже называл.

— А еще есть?

Алессандро кивнул.

— Есть страна, которая называется Большой Дейн?[13]

— Когда вернешься в Рим, тебе стоит посмотреть на карту, — посоветовал Алессандро. — Ты что, никогда не видел карты мира?

— Нет, видел, но не знаю, что на ней показано. Я же не умею читать.

— Совсем не умеешь?

— Нет, не могу прочитать даже свое имя. Я же говорил, что никогда не ходил в школу.

— Ты должен научиться читать. На заводе тебя научат.

— Они говорят, что я должен научиться читать, прежде чем стану учеником, и еще говорят, что научат меня. Я должен ходить в одно место в Монте-Сакро. Это нормально. Я умею считать. Я очень хорошо считаю. Смотрите! Луна.

Алессандро обернулся к востоку. Его трость стукнула о скалу, когда он увидел медленно поднимающийся из-за самой дальней гряды холмов крошечный оранжевый сегмент, столь непохожий на восходящее солнце.

Сегмент быстро и бесшумно превратился в полукруг, уставившийся на них старым и изможденным лицом. Чувствовалось, что его обладатель чрезвычайно занят, словно движение по орбите требовало его неусыпного внимания.

— Весь мир замирает, когда поднимается эта потрясающая танцовщица, — воскликнул Алессандро, — и ее красота заставляет краснеть от стыда все наши сомнения.

«Она и правда похожа на танцовщицу», — подумал Николо, когда идеально круглая луна легко всплыла над холмами и осветила землю.

— Такая плавная.

— Молчанием она говорит так много, — продолжал Алессандро. — В этом смысле она лучше солнца, которое ломится вперед и бьет тебя как дубиной.

Благодаря очкам Алессандро Николо мог разглядеть лунные горы и моря. Такая внезапная встреча с луной, столь близкой и круглой, проплывающей над ним будто огромный воздушный корабль, пробудила любовь, которая осталась с ним до конца его дней. Возможно, впервые в жизни он словно отстранился от себя и своих желаний, глядя на гигантский блестящий диск, с легкостью смог забыть и о времени, и о земном притяжении, все его тело наэлектризовалось, и напряжение этого внутреннего поля нарастало и нарастало, пока луна, поднимаясь все выше, меняла цвет с оранжевого и янтарного на перламутровый и белый. Потом душа его, отправившаяся в свободное плавание, вернулась в тело, в котором сердце билось, точно у птички, только что присевшей на ветку после долгого и быстрого полета.