Солдат великой войны

Если Энрико удастся сохранять лидерство еще несколько километров на прямой дороге, потом они исчезнут в лесу и карабинеры потеряют их навсегда. Конечно, они могут сделать несколько выстрелов наугад, но поймать беглеца им уже не удастся. А избавившись от карабинеров, Алессандро сможет неспешно, под шелест листвы и сосновых крон, добраться до берега, где на белый песок пустынного пляжа мерно накатывают волны, а ветерок охладит его взмокшую лошадь.

Образ волн и дующего с моря ветра заставили Алессандро сощуриться, в теле закололо, как от электрических разрядов. Дрожь пробежала и по Энрико, который понесся, словно ужаленный.

Но едва Алессандро попытался прикинуть, насколько они опережают карабинеров, за спиной раздался жуткий рев, и от неожиданности всадник едва не перелетел через голову лошади. Он обернулся и увидел гигантское яркое пятно, висящее в воздухе. Потребовалась пара секунд, чтобы осознать, что это прожектор паровоза, который мчится по железной дороге. Миг спустя паровоз поравнялся с Энрико. Вращались колеса, взад-вперед ходили штоки, из котла вырывался пар, все гремело и лязгало, чтобы состав мчался по сверкающим рельсам.

Два человека в кабине и один в угольном ящике улыбались ему и махали руками. Они не знали, что он догоняет Лиа Беллати, а за ним самим гонятся карабинеры. Они просто радовались хорошей погоде. Гордились своим паровозом. И хотели посостязаться в скорости.

И почему бы и нет? Алессандро всмотрелся сквозь клубы пара и дыма, которые окутывали паровоз, и вскинул правую руку с оттопыренным кверху большим пальцем. Черный локомотив рассекал воздух и стучал по серебристым рельсам. Кочегар принялся подбрасывать уголь в топку, машинист и его помощник перестали улыбаться. Скорость поезда увеличилась, колеса вертелись как бешеные, их вид притягивал Алессандро к себе, как черный омут засасывает под мост. Ему пришлось бороться с желанием направить Энрико к паровозу.

Время от времени они проносились мимо изумленных людей, стоявших на дороге. Если бы путь загородили две телеги, он бы через них просто перепрыгнул. Он сомневался, что сможет обогнать поезд, и не обогнал бы, если бы скачка чуть затянулась, но они приблизились к лесу, и жеребец, почуяв его, прибавил прыти, словно его подгоняли невидимые звуковые волны локомотива.

Когда скачка закончилась, их уже со всех сторон окружала зелень. Лес, как и рассчитывал Алессандро, принял их в свои прохладные и нежные объятья. Они растворились в его тенях и постепенно сбросили скорость. Энрико непринужденно гарцевал, лавируя между деревьями и кустами.

* * *

Если Лиа направилась в Лаурентину, рассуждал Алессандро, она бы пересекала лес по тропе, которая идет вдоль речки. Во-первых, самый прямой путь, во-вторых, самый красивый, да и после купания в море есть возможность тут же смыть с себя соль и согреться. Несмотря на то что стояла ранняя весна, температура воды в речке не уступала теплой ванне.

Почему она собиралась плавать одна, да еще выбрала для купания такое далекое место, он не имел ни малейшего понятия. И пусть окрестности Рима не идут ни в какое сравнение с Сицилией или Калабрией, едва ли одинокая девушка может чувствовать здесь себя в безопасности. Тут он едва не лишился чувств от мысли, что она могла приехать сюда для встречи с любовником. В этом случае все впустую: и попытка догнать ее, и бегство от карабинеров, и состязание с паровозом. От стыда ему не осталось бы ничего, кроме как эмигрировать в Аргентину. Он уже начал раздумывать об Аргентине, и не без удовольствия, но до отъезда ему хотелось доехать до того места, где речка впадает в море и увидеть Лиа и ее любовника среди дюн. Каким пронзительным взглядом он их окинет. А выражение лица у него будет как у спешившегося всадника в будапештском кафе, который, перед тем как пустить пулю в лоб, смотрит на любимую женщину и улыбается. Он все простил, потому что вокруг все такое сладкое. Даже в двадцать лет Алессандро знал, что его завораживает величие Пушкина, потому что, несмотря на оперные арии, итальянцы куда более практичны в таких вопросах, чем жители Центральной Европы, которые носили эполеты и шапки из медвежьих шкур, стреляли в себя и прыгали из окон с игральными картами в руках. В конце концов, многие итальянцы, включая Гарибальди, уезжали в Аргентину. А потом возвращались, умудренные опытом, дальновидные, с поседевшими усами, с лицами, изборожденными морщинами: встреча с Андами им пошла только на пользу.

Энрико пил теплую воду из речки, а Алессандро планировал строительство гасиенды в пампасах, когда на гребне дюны появилась Лиа. Ее поразило, что Энрико пьет воду, вытянув шею и широко расставив ноги, а Алессандро, что казалось почти невозможным, с головой ушел в свои мысли. Ему бы прыгать от радости, ведь он сумел обогнать ее, хотя она и выехала гораздо раньше, но он выглядел таким несчастным, и оттого нравился ей еще больше.

Когда ее кавалерийский скакун, чуть скользя по песку, спускался вниз, Алессандро в удивлении повернулся.

— Ты, должно быть, летел, — воскликнула Лиа. — Я все время гнала лошадь.