Солдат великой войны

Они слышали шаги официанта на лестнице: тот спускался в кондитерскую за заказом. Десять минут спустя Алессандро наливал первую чашку шоколада, густого и горячего, как лава: густота, похоже, помогала сохранить тепло. И выглядел шоколад как лава — из-за медленно движущихся пузырьков и неровной поверхности. Алессандро начал резать и намазывать маслом бриоши и корнетти. На некоторые добавлял джема.

— Ты же не собираешься намазывать масло и джем на все? — спросил адвокат Джулиани.

— А почему нет? — ответил Алессандро, заметив, что люди, проходившие мимо открытой двери в кабинет, останавливались, чтобы посмотреть на него. Благодаря официанту он уже стал легендой.

— Позволь спросить, — нарушил молчание адвокат Джулиани.

— Что именно?

— Эта Лиа…

— Да?

— Ты с ней знаком?

— Разумеется, я ее знаю.

— Ты хорошо ее знаешь?

— И да и нет.

— Что это значит — и да и нет?

— А чего ты так заволновался?

— Ты… уже… она… Она вроде бы сумасбродная, но, возможно, у нее есть сестра. Кто-то намекал, что она аморальна.

— Возможно, этот человек влюбился в нее, а она в него — нет, — уверенно отрезал Алессандро. Корнетти закончились.

— Я предупреждаю тебя строго…

— Ты предупреждаешь меня строго? Что за странный порядок слов?

— Ты не знаешь, куда может завести такое поведение. Это будет катастрофа.

— Какое поведение? Я ничего не говорил.

— Я о том, чтобы вставить это в бутон.

— Вставить в бутон что?

— То, что порождает маленьких человечков! — вскричал отец.

— Я не собираюсь порождать маленьких человечков, — ответил Алессандро.

Адвокат Джулиани наклонился вперед, опираясь обеими руками на стол.

— Только не делай глупостей.

— Не буду, — ответил Алессандро, пятясь к двери.

— Веди себя благоразумно.

— Разве я когда-нибудь вел себя иначе?

Лицом адвокат Джулиани напоминал человека, который только что поджег фитиль, ведущий к пороховой бочке.

— Папа, — Алессандро закрыл глаза. — Она плавает в море голой. Возит с собой револьвер. От ее духов у меня голова идет кругом. Иногда я подхожу к садовой калитке и нюхаю ручку, потому что их аромат остается, если она к ней прикасалась.

Адвокат Джулиани не сводил с него глаз.

— Держи себя в руках, — отчеканил он.

— А тебе это удавалось?

— Не всегда. Поэтому я знаю, что говорю.

* * *

Алессандро принял Орфео, король амбарных мышей, командир скребущихся кур, и подвел к столу рядом со своим. Из окна открывался роскошный вид на Рим.

— Сегодня уж слишком солнечно, — отметил Орфео. — Приятно быть под крышей и в тени.

Алессандро всмотрелся в густую соблазнительную синеву, закрыл глаза и увидел огромную пенистую волну, сверкающую на солнце, а на гребне ее летели он и Лиа Беллати, оба в чем мать родила, неподвластные гравитации, с мокрыми поблескивающими телами, окруженные пеной.

— Подумай обо всех этих бедолагах, которые сейчас на жаре, — продолжал Орфео, — с тяжелой ношей на спине, потеющие, как мулы. — Старик Орфео начал работать писцом вскоре после того, как XIX столетие перевалило за середину, но у него еще не поседел ни один волос. Возможно, он красил всегда блестящие волосы угольным дегтем или какой-то иной черной субстанцией. Его рост и фигура вызывали на улице тысячи споров, когда люди проходили мимо него и пытались понять, карлик он или нет, горбун или нет. Если на то пошло, невысокий и сгорбленный, он не был ни карликом, ни горбуном, но его могли принять и за того, и за другого в зависимости от степени его волнения и градуса негодования. Лицо Орфео вполне могло подойти и гораздо более высокому человеку, да только его сдавили прессом для выжимки оливок. Все было на месте, но на очень маленьких расстояниях. — Гораздо лучше быть джентльменом, работать не на солнце. — Этим он надеялся расположить к себе сына начальника.

Алессандро кисло улыбнулся, сидение под крышей его не радовало, но Орфео принял выражение его лица за злость или раздражение. Не следовало давать ему понять, что у него и сына адвоката Джулиани один статус — джентльмена. Будь мальчик на год моложе, тогда, возможно, но теперь Алессандро наверняка пересек невидимую черту — с того самого момента, как перестал есть со слугами, хотя ему это не могло не нравиться. Орфео, впрочем, не считал, что попал в сложное положение. А если и попал, то существовала тысяча выходов из него. Он выбрал первый попавшийся и затараторил: