Солдат великой войны

— Я не несу ответственности ни за что, кроме документов. Потом я умою руки. Такое уже случалось.

— Как насчет чего-то менее честолюбивого? — спросил Алессандро, идея ему явно понравилась.

— Менее честолюбивое можно сделать быстрее. Хочешь командовать кораблем?

— Не знаю как, но вот что я тебе скажу. Когда я закончу офицерские курсы, мне хотелось бы получить под свое начало эскадру катеров на Адриатике.

— Сколько тебе надо катеров?

— Двадцать.

— Тебе хотелось бы иметь собственную базу? Я могу дать тебе маленький остров, в том самом море.

— Как насчет какого-нибудь из архипелага Тремити?

— Мне надо ознакомиться с подробностями. Продвинуть тебя по службе. Но я издам приказ, по которому ты получишь и людей, и технику. Назови дату окончания офицерских курсов, а остальное предоставь мне. Я не пожалею ни сургуча, не лент, так что тебе понадобится тачка, чтобы увезти все приказы.

— Нет, — вмешался адвокат Джулиани, — ты этого не сделаешь, Орфео. И тебя, и его, — он указал на сына, — могут за это расстрелять. Я запрещаю. Выброси это из головы.

— Как скажете, — ответил Орфео.

Пусть и разочарованный, Алессандро почувствовал облегчение.

— Ты сосчитал ступени? — спросил у Орфео адвокат Джулиани.

— Да, — ответил Орфео. — Семь лестничных пролетов, четырнадцать, если принять во внимание разделительные площадки. Двадцать ступеней в каждом пролете. Всего сто сорок ступеней. Я считал их по одной, как поднимаясь, так и спускаясь. Получилось одно и то же число.

— Меня это не удивляет. — Адвокат Джулиани достал из кармана жилетки золотые часы с луной в разных фазах на фоне звездного неба цвета индиго. — Если у меня будет уходить по пять секунд на каждую ступеньку, а сделать это будет легко, потому что часы проградуированы соответственно, подъем займет семьсот секунд или примерно двенадцать минут.

Адвокат Джулиани начал диктовать Орфео, Лучана ушла, чтобы помочь с обедом, а Алессандро присел на диванчик у окна. Когда солнце опускалось за Джаниколо, его лучи прорывались сквозь кроны пальм и сосен, растущих на вершине холма, и часть Рима, золотая и охристая, обретала зеленый оттенок, характерный для городов Востока.

Орфео работал час, а потом надел на перьевую ручку колпачок. Адвокат Джулиани вновь наказал ему не повышать Алессандро в чине, Орфео согласился. Уходя, в темном коридоре он обернулся и посмотрел на Алессандро, который недвижно сидел у окна. Алессандро заснул, но из-за полумрака могло показаться, что он бодрствует — голова опиралась на руку, словно он о чем-то глубоко задумался. Орфео убедился, что адвокат погружен в бумаги. Он вновь бросил взгляд на Алессандро и, думая, что тот смотрит на него, подмигнул.

Следующие пятнадцать минут многие из прислуги, находившиеся в тот момент в кухнях домов, расположенных на склоне, отрывались от кастрюль и сковородок, чтобы взглянуть на человека в черном плаще, похожего на летучую мышь, который сбегал по ступеням, громко смеясь и повторяя слова, напоминающие заклинания. Никто не понимал, что это значит, но все отчетливо слышали:

— Камбринал Окситанский, Окситан Локситанский, Локситан Окситанский.

* * *

Обед подали на втором этаже, где обретался отец Алессандро. Еду, тарелки, столовые приборы принесли в гостиную с маленьким камином. Обычно в это время года Джулиани обедали в саду, но теперь, даже если бы у адвоката не было проблем с сердцем, их загнал бы под крышу необычно холодный и на удивление ветреный октябрь. В кафе уже занесли столы и стулья, улицы опустели, листья начали засыпать дороги на Джаниколо. И хотя ноябрь еще мог напомнить о лете, октябрь слишком походил на зиму. Прохожие на темных улочках у площади Навона видели оранжевые солнца, пылающие в магазинах и ресторанах: в печах сгорала ароматная древесина яблони и дуба.

— Кто хочет со мной в Германию? — обратился Алессандро сразу ко всем, когда они принялись за суп. Мать, отец, Лучана и Рафи, который только что пришел с холода, продолжали есть, не поднимая головы. — Кто хочет со мной в Германию? — повторил Алессандро, словно подумал, что его не услышали.

Наконец Рафи поднял голову.

— Никто, — ответил он, отправляя в рот очередную ложку супа.

— Почему нет? — спросил Алессандро с характерной для него настойчивостью.

— Никто и никогда не хочет ехать в Германию, Алессандро, — стал объяснять Рафи. — Особенно итальянцы. Тебе это должно быть известно. А зимой людей уж тем более не тянет в Германию. Не забывай и о том, что Германия воюет.

Лучана весело рассмеялась.

— Я же не предлагаю ехать туристами. — Алессандро раздражало, что его лучший друг превратился в раба младшей сестры.

— А что, предлагаешь вторгнуться туда завоевателями? — спросил Рафи.

— Возможно, так в самом скором времени и будет, но я не об этом. Я еду в Германию, и подумал, что кто-нибудь составит мне компанию, но, похоже, я обращаюсь к отшельникам, так что поеду один.

— Алессандро, будь осторожен, — воскликнула мать. Он ее не услышал, потому что она говорила это всегда, что бы он ни делал, куда бы ни собирался.

— Неплохая мысль, — заметил Рафи.

— Какая? — заинтересовался адвокат Джулиани.