Я спросил миссис Эшбернам, рассказывала ли она об этом случае Флоренс и что та ей ответила. Леонора сказала: «Ничего она не ответила. Да и о чем тут говорить? Не о чем. Когда приходится бороться с опустошенностью, чтобы сохранить лицо, а опустошенность — вы понимаете, о чем я — наступает очень рано, каждая готова завести себе любовника и начать принимать подарки. Флоренс однажды поделилась со мной, рассказав очень похожую историю — обсуждать мою ей не позволяло воспитание американки. Как помню, там были он и она, оба — прекрасные наездники, и Флоренс сказала, что в такой ситуации женщина вправе поступить, как ей заблагорассудится. Конечно, она рассказала об этом на американский манер, но смысл был именно такой. Помню, она заметила: „Продолжать или бросить, — решает только женщина“».
Не подумайте, что я записываю Тедди Эшбернама в чудовища. Никаким чудовищем он не был. Бог его знает, возможно, все мужчины таковы. Помните, я сказал, что даже о курительной комнате ничего толком не знаю? Туда ведь заходит разный народ, порой такие скабрезности рассказывают, что хоть плачь. И при всем том я уверен, что каждый из этих людей обиделся бы, услышав, что вы ни за что не оставили бы свою жену с ним наедине. И очень может быть, что обидели бы вы их понапрасну — вполне возможно, каждого из них можно совершенно спокойно оставить наедине с кем угодно. И тем не менее это такой народ, что больше всего на свете они ценят скабрезные анекдоты — не важно, свои или чужие. Они с ленцой ходят на охоту, с ленцой одеваются, с ленцой ужинают, работают постольку поскольку и жутко не любят, когда их втягивают в мало-мальски серьезный разговор. Однако стоит кому-нибудь начать отпускать при них скабрезные шуточки, они тут же просыпаются, хохочут и, того гляди, выпрыгнут из кресла. Хотя, если ты так любишь грязные анекдоты, чего обижаться на подозрение, что ты можешь покуситься на честь чужой супруги — пусть бы даже твоя обида была справедлива? Но, опять же, попадаются исключения. Например, Эдвард Эшбернам. Чистейших помыслов был человек; отличный мировой судья, бравый солдат и, как говорят здесь, в Хемпшире, цвет местной земельной аристократии. Я сам свидетель того, как он не оставлял вниманием бедняков и горьких пьяниц. За девять лет, что мы с ним знакомы, он, может быть, всего раз-другой рассказывал анекдоты, которым не место в столбцах светской хроники «Филд». [12]Он не то что рассказывать — слушать не мог разные скабрезности: сразу начинал ерзать на стуле, потом вставал и выходил купить сигару или что-то еще. В общем, глядя на него, вы бы решили, что уж с кем с кем, а с Эдвардом Эшбернамом вполне можно оставить наедине свою драгоценную половину. Я и оставил, и что вышло? Сущий ад.
Или взять, например, меня. Ну хорошо: бедняга Эдвард, на словах такой надежный, — кстати, благоразумные речи и вольное поведение первый признак распущенности, — оказался пройдохой, а что же я? Да я готов поклясться, что за всю жизнь ни разу не только не дал повода усомниться в честности моих слов, но и все мои помыслы, и все мое поведение были абсолютно чисты. Что с того? Это лишь доказывает, что наша жизнь сплошная глупая шутка. Либо я евнух, либо каждый порядочный мужчина — я хочу сказать, каждый, кто достоин права на существование, — это бешеный жеребец, только и поджидающий случая приударить за соседской кобылкой.
Не знаю. И некому просветить нас и направить на путь истинный. Кажется, такое простое дело — проще не бывает: отношения полов, а столько всего неясного. Чем же руководствоваться в более высоких материях — личных отношениях, профессиональных связях, разнообразных видах человеческой деятельности? Неужели мы всегда действуем только под влиянием минутного желания? Полный мрак.
Не знаю, с чего лучше начать. Рассказывать обо всем по порядку, да только рассказ ли это? Может, лучше описать, как все это видится мне на расстоянии, спустя годы, и еще со слов Леоноры или самого Эдварда?