Солдатами не рождаются

– Что-то вы мало, – сказал Ильин.

– С меня хватит. – Синцов заметил, как Караев быстро управляется со второй банкой, и кивнул на мальчика: – Повару оставь.

– Может, хотите немного?.. – спросил Ильин. – У моего ординарца – с собой.

Синцов мотнул головой.

– Пока бой, не пью. – Сказал и заметил мелькнувшее в глазах Ильина удивление: «А что, разве на сегодня не закончили?»

Война так складывает отношения между подчиненными и начальником, что не все принято спрашивать вслух. Но вопрос все равно остается вопросом, и раз заметил его в глазах, надо ответить «да» или «нет».

– Слушай, Ильин, – сказал Синцов, беря Ильина за плечо и отводя его немного в сторону. – Тут на сегодня один план созрел, как твое мнение?..

И, начав излагать, понял: уже не отступится, даже если у Ильина будет другое мнение. И в этой решимости – не только чувство своей правоты, но и откуда-то взявшееся предчувствие легкой удачи.

Ильин выслушал и не возразил. Но вместо комбата предложил в исполнители себя. То ли из самолюбия, то ли из привычки брать на себя все трудное, что встретится.

– Тебе своих дел хватит, на тебе две роты останутся, – сказал Синцов. – А вот разведчиков собери, сколько наскребешь, и пошли туда, ко мне.

Ильин кивнул, но в его глазах задержался молчаливый вопрос: «Уже сейчас собирать разведчиков, считая дело решенным, или ждать, когда комбат свяжется с командиром полка?»

– Собирай, – махнул рукой Синцов. – И разведчиков, и ординарцев, и всех, кто подходящие. Чтоб человек пятнадцать было, кроме тех, кто в роте.

И, сказав, подумал, что своего ординарца с собой не возьмет, оставит тут. Все-таки ребенок. Одно дело ходить хвостом за командиром в обороне, а другое дело – в бою. За день больше, чем за месяц, нахлебался! Как бы ни плакал, завтра же отправить в тыл.

– Слушай, Ильин, – окликнул он Ильина, который уже двинулся выполнять поручение.

Ильин повернулся.

– Проследи, чтоб горячая пища была, а то старшины пропасутся в тылу до ночи…

– У нас так не заведено, товарищ старший лейтенант. Все будет в порядке. Разрешите идти?

– Иди.

Едва ушел Ильин, как в окоп рядом с Синцовым спрыгнул Рыбочкин, адъютант, и за ним связист с телефоном и катушкой.

– Наконец-то, – сказал Синцов. – Еще бы до ночи прочухались.

– У него напарник, оказывается, раненый. Пока… – начал было объяснять Рыбочкин, но Синцов прервал его:

– Потом объясните. Ставьте телефон, – и указал на вход в блиндаж.

Он вошел в блиндаж вслед за адъютантом и связистом и чуть не упал, споткнувшись о труп, лежавший поперек входа. В блиндаже горела коптилка, но после дневного света ничего не было видно.

– Эй! – крикнул Синцов, высунувшись из блиндажа. – Хоть блиндаж-то очистите. Все же КП!

В блиндаж влезли усатый старик, ординарец Ильина, и мальчик, они вытащили из блиндажа труп.

– Офицер? – крикнул вдогонку Синцов.

– Офицер, с крестом, – отозвался снаружи мальчик.

«Все же много их сегодня набили, – подумал Синцов. – Главное, конечно, артиллерия, но и мы тоже. В несколько раз больше, чем сами потеряли».

– Все еще чухаетесь со связью? – нетерпеливо спросил он.

– Готово, – сказал связист.

Слышно было плохо, провод где-то заземлило. На том его конце, против ожидания, оказался не Туманян, а Левашов.

– Объявился, пропащая душа! – закричал Левашов и весело выматерился по телефону. – Где находишься?

Синцов доложил, где находится и что в этом узле обороны пять больших блиндажей, – очевидно, тут был штаб немецкого полка. Сейчас все они, конечно, дыбом, но один-два можно будет привести в порядок.

– Вот и хорошо! – сказал Левашов. – Командир полка вернется – свой КП перенесем к тебе, а тебя вперед выпихнем.

– Вперед – некуда. Впереди немцы. А где командир полка?

– Ушел в первый батальон, комбата менять. Комбат на мину нарвался, все хорошее настроение испортил… Корреспондент там, у тебя?

– Какой корреспондент? – спросил Синцов, вспомнив, что, когда взяли первую немецкую траншею, заметил неподалеку от себя обоих корреспондентов, а с тех пор не видел ни того, ни другого.

– Очкарик у меня, – сказал Левашов. – А старший политрук должен быть у тебя. Очкарик за него беспокоится.

– Не видели.

– А ты поищи, ты за него отвечаешь.

– Слушаюсь. А где начальник штаба?

– Где-то передвигается, – сказал Левашов. – Со старого места снялся, а сюда еще не пришел. Зачем он тебе?

Синцов решил не дожидаться возвращения Туманяна и доложил Левашову свой план: сразу после наступления темноты тихо, без артподготовки, взять высоту перед ротой Лунина. Объяснил, что, как только возьмем ее, сразу нависнем на фланге у той, другой, большой высоты.

– Подожди, сейчас по карте посмотрю. – Левашов с минуту молчал. – Так, ясно, вижу. В успех веришь?

– Не верил – не просил бы разрешения. – Синцов окончательно расставался с подавленным, но еще существовавшим в душе желанием, чтобы атаку отложили до завтра.

– Раз так – не возражаю! Но если почувствуешь, что уперся, остановись, не клади зря людей.

– Ясно, – недовольно ответил Синцов: то, что сказал сейчас Левашов, говорить было лишнее: все это слова, хотя и хорошие, а все равно слова.