Солдатская сага

Вообще-то и до случая с Парамоновым солдатским письмам уделялось огромное внимание. По крайней мере, не многим меньше, чем огневой подготовке. Причем сразу, с первых дней службы, еще задолго до того, как мы попали в Афганистан. Но после происшествия с Парамоновым кампания против «писак» приняла поистине истерический характер.

Через полтора года после случившегося, летом 1984 года, проводилось открытое партсобрание второго батальона, на котором присутствовал лично начальник политотдела части. В заключительной речи он, по старой привычке пройдясь по истории Парамонова (а тот, к слову, все это время прослужил уже в других подразделениях), в тысячный раз походя клюнул четвертую мотострелковую. И терпение Пухова лопнуло. Ротный встал и спокойно спросил: сколько еще одно из лучших боевых подразделений полка будут прилюдно позорить из-за всеми давно забытого происшествия? Выступавший подполковник с язвительной улыбкой ответил, что столько, сколько они посчитают необходимым для общего дела воспитания личного состава части, и что, если кто-то и забыл, то это его личные проблемы; а вот они (то бишь главные воспитатели), в отличие от офицеров с короткой памятью, допускающих такие проколы (то бишь боевых офицеров, у которых, кроме как по чужим письмам лазить, и проблем-то больше нет!), никогда и ничего не забывают!

Так бы на лирической ноте партсобрание и закончилось мирно, но тут вмешался не так давно прибывший в роту командир третьего взвода лейтенант Звонарев. В присущей ему откровенной манере он прямо с места, не вставая, заметил:

— Прямо там… Из пустого мальчишеского бахвальства жупел сделали государственную измену! (А так, впрочем, и говорили: «Он предал всех нас!»)

То, что после этой ехидной фразы случилось с главным политиком, достойно может быть описано только профессиональным психопатологом! Все фазы эпилептического припадка, исключая только падение на пол и мокрые штаны… Еще час (!) он бесновался, лупил кулаком по столу (графин с водой разбил ненароком), брызгал во все стороны желтой пеной и даже обильно употреблял такие слова и выражения, какие ни до, ни после при личном составе он никогда не произносил даже на операциях!

Несчастные офицеры четвертой роты уже не знали, куда деваться от столь праведного гнева, и рассчитывали если не на трибунал, то на исключение из рядов партии и увольнение из армии, как минимум. Впрочем, обошлось…

* * *

Ну а Параша, а иначе его больше никто и не называл, сразу после отсидки на гауптвахте на какое-то время, пока его судьбу решали на самых высоких этажах полковой власти, вернулся в роту. Там его не били, об этом действительно позаботился неутомимый Рабинович, но и ничего ему не забыли. И без всяких побоев, без насилия и издевательств, устроили такую жизнь, что через несколько дней он с дикими воплями ринулся к реке — топиться.

Мобильный отряд спасения на водах возглавил собственной персоной Андрюша Дарьин. На ходу он объявил всем молодым спасателям следующее:

— Всплывет — завтра ваша очередь топиться!

Нагнали мы Парамонова уже поздно. Он, глубоко задумавшись, стоял по пояс в ледяной быстрине и двигаться дальше, судя по всем признакам, не собирался. Все наши увещевания совершить подвиг во славу роты и смыть своей холодной кровью пятно позора с нас, с Родины и с себя ни к чему не привели, и через несколько минут Параша был благополучно извлечен из воды вовремя подоспевшим замполитом.

Узнав о новой выходке своего «напарника», Пухов не сдержался, влепил ему несколько хороших затрещин и отправил на губу, а сам помчался в штаб полка. Там он без обиняков клятвенно пообещал подполковнику Рохлину, что если тот властью командира части не уберет Парамонова из подразделения, то ротный своей властью возьмет Парашу на первую же операцию в качестве «противоминного трала», со всеми вытекающими отсюда последствиями. Комполка посмеялся и дал команду разобраться. Главные воспитатели экстренно собрались, подумали и решили, что действительно — далее держать такое сокровище в боевой роте просто опасно.

Параша отсидел новую «десятку» и прямо с губы приказом был переведен из второго мотострелкового в распоряжение хозчасти полка. Поскольку места на свинарнике были заняты настоящими преступниками (двое членовредителей, один злостный симулянт и один «очухавшийся» самострельщик), то ему подыскали не менее навозообильный фронт работ — создание полкового огорода. Благо, весна была на носу. Нам же, пехоте, в наследство от Парамонова, кроме постоянных шпилек, досталась новая кличка для всех без исключения снайперов «Вычислитель».

А несостоявшийся прозаик в течение года доблестно ползал на корточках по своему подсобному хозяйству и так прятался от расправы. Опасаться было чего. Параша это знал и поэтому даже для переноски огромного количества ведер навоза выбрал несколько маршрутов в обход палаточного городка. Он как стихийный, но истый спецназовец, делая парукилометровые крюки, два раза по одной и той же дороге не ходил.

* * *